Морщинистое лицо Уржи наконец-то осветилось улыбкой надежды.
— Мудро решил ты, брат, — сказал он и, выйдя из шатра, послал Самчугу за Торником.
Едва Иоанн вошёл в шатёр, как сзади у него тут же появились два рослых телохранителя, недобро сверкнули обнажённые мечи. Торник хотел было приветствовать кагана, но Тимарь прервал его нетерпеливым жестом:
— Ты убеждал меня, коварный грек, что Русь как спелый плод у дороги, а сорвать его некому! — Тимарь говорил тихо, но Торнику стало жутко от его голоса. — Ты убеждал меня, подлый грек, что Русь — кошель при дороге, и нужно только наклониться поднять его! — продолжал Тимарь, а Торник опускался перед каганом всё ниже и ниже: сперва голову склонил, затем надломился в коленях и влажными от пота ладонями коснулся мягкого ковра, но ковёр не согрел Иоанна, наоборот, почудилось ему, будто всё ещё пахнет плохо вымытая кровь князя Анбала, пересиливая запахи копоти светильника и восточных натираний.
— Ты убеждал меня, что в Белгороде нет дружины, а конная застава числом мала! — возвысил голос Тимарь, наливаясь злобой против грека. — Теперь я знаю — тебя послал в степь русский князь. Ты обманул меня и будешь за это казнён!
Нукеры за стенами Белого Шатра притихли, перестали переговариваться вполголоса, слушая грозного кагана.
— О великий повелитель степи, — голос Торника задрожал, а сам он на коленях посунулся по красному ковру к Тимарю, — выслушай меня, и тогда…
Но Тимарь прервал его хрип несдерживаемым криком.
— Наслушался уже! Взять и бросить у шатра связанным! А утром будет казнь обманщикам. При всём войске. Вон ехидну с глаз долой!
— Пощади, о великий каган! — умолял Торник. — Рабом твоим буду бессловесным! Пощади-и-и!.. — хрипел грек и извивался в руках телохранителей. Но печенеги скрутили ему руки за спину, связали сыромятным ремнём и потащили к выходу. За шатром слышно было, как бросили на землю связанное тело, а когда грек застонал, кто-то из нукеров ударил его ногой и крикнул:
— Заткнись, ты! Мигом вырежу язык собакам!
И до утра всё затихло, только ухал неподалёку в зарослях над Росью потревоженный многолюдством филин да изредка покашливал один из телохранителей, не в силах совладать с хворью. Тихо было, но Тимарь спал плохо. Слушал ровное дыхание сына пообок — Араслан спал, положив рядом готовый к действию меч и не сняв железной рубахи, скрытой под халатом. Ворочался с боку на бок, в размеренных шагах нукеров страшился распознать крадущиеся шаги наёмных убийц, несколько раз поднимал голову с подушки, чтобы лучше слышать, и вновь забывался ненадёжным, чутким сном.