— Не смейте так!
— А ты не кидайся! Ишь, Аника-воин. Проспал пост. Иди-иди!
Сергей шел, спотыкаясь и оглядываясь на огромные, по весь лес, Анины глаза. Прошли так с полкилометра. Полянка. На пеньках — трое полувоенных, все с оружием.
Моложавый, с тонкими злыми губами и черным, зачесанным набок чубиком (шапку почему-то держал на стеганых брюках), криво усмехнулся:
— С прибытием вас, герой, чи той як его, герой тыла.
Сергей все еще был взведен.
— Здоров, герой в мужицкой поддевке!
Прилизанный обернулся к длинному в мохнатой папахе:
— А мы с характером! — И вдруг заорал, срываясь на хрип: — Кончай комедь, контра! Дезертир или шпион?
Вмешался бородач:
— Охолонь, Ваня. Ему ж для просветления — хоть кипяточку, хоть табачку. А ты в крик! Гость же.
— Таких гостей в овраге волки доедают.
— Ладно, сказал: охолонь. — Теперь в голосе бородатого зазвучал неприкрытый металл. Прилизанный смолк и начал завязывать поворозки на ушанке.
Бородатый указал на свободный пень:
— Садись, борода. Щас Никитка чаю спроворит. Малиновый, правда. Но ничего. Дух лесной, добрый. Ты в лесу уже сколько?
— Второй месяц, — неожиданно для себя признался Сергей.
— Чего ж ел?
— А что придется.
— А девку где взял? Чем кормил?
— Тем же и кормил. Кислицей, каштаном. Корнями. А где взял, там нету.
— Это ты верно. Ни девки, ни тебя там нету.
Помолчали. Молчаливый, в мохнатой шапке, умудрился без единого дымка на костерке согреть воду в котелочке. Стали прихлебывать с крышечек кипяток. Сергей тревожно поглядывал в ту сторону, где осталась Анна.
— Да ты за девку не сумлевайся. Там возле нее наша врачиха хлопочет, настоящая.
Сергей вопросительно посмотрел на бородача.
— Точно, точно. Настоящая врачиха. Костерит тебя во все тяжкие. Чуть девку не погубил. Еще бы денек-два — и все. Сколько ж ты ее в таком виде волок?
— Не знаю. Только сегодня призналась, что ранена.
— Кремень девка. Жена, что ли?
— Нет.
— А что ж, сестра или сродственница?
— Да нет же, говорю.
— Ага. Стало быть, боевая подруга. Помолчали.
— А как же вы от «эдельвейсов» ушли?
У Сергея закаменели скулы.
— И шинелька «эдельвейсовая». И у тебя на ватнике ихние эмблемки. А уж на том пистолетике, что ты в листву уронил, так на нем монограмма: «Доблестному солдату рейха и фюрера генералу Блюму». Ну, на Блюма ты не похож. А вот то, что Блюм был гебитскомиссаром в Пятигорске — это мы знаем. Та вы что ж, из-под Пятигорска пробираетесь?
Сергей глотнул большой глоток кипятка, обжегся, закашлялся.
Бородач добродушно, но чувствительно постучал по его спине. И вдруг сурово, жестко глянул в слезящиеся глаза Сергея, резко спросил: