Со склонов мы уже хорошо просматривали расположение противника. Дымили полевые кухни, орали ефрейторы, перекликались и сновали в разных направлениях солдаты. Но немецкая аккуратность и тут была на высоте: вокруг лагеря просматривалась четко организованная круговая оборона. На юг и на запад из хорошо отрытых гнезд уставились тупорылые тяжелые пулеметы МГ, около них в окопах полного профиля — по отделению стрелков. С северной и восточной сторон отряды прикрывали усиленные секреты. На самом дне ущелья в сумраке едва различались замаскированные минометы. Четыре транспортера, накрытые маскировочной сетью, образовали своеобразное каре, в центре которого сгрудилась кучка офицеров.
Командир взвода А. Я. Зелинский сам установил ручной пулемет, лег поудобнее, попробовал на упор сошки, взял на прицел группу офицеров и замер, ожидая сигнала.
От вершины Сахарной Головки до Кабардинки заря высветила небо, и с противоположного склона резанула по вражескому лагерю пулеметная очередь. Это был сигнал. Зелинский, вдруг сжавшись в комок, начал бить по заметавшимся гитлеровцам, не давая им вырваться из огневого кольца в середине каре.
Группа Коновалова на той стороне, сосредоточив огонь, успешно и быстро подавила пулеметный расчет восточного дозора и, выведя из строя стрелков в прилегающей траншее, перешла в атаку. Партизаны высыпали из леса и помчались вниз по склону, ведя огонь на ходу.
Лапин пока не обнаруживал себя.
Западный дозор поливал нас пулеметным огнем, частый огонь вели стрелки из траншей. Зелинский запоздало понял свой тактический просчет и перенес огонь на пулеметное гнездо. Правда, его прежний тактический ход принес результаты: почти все офицеры, находившиеся в центре каре, валялись мертвыми, немцы остались без командиров. Однако неподавленный вражеский пулемет не давал нам поднять головы, не то что идти в атаку. Зелинский передал пулемет партизану, а сам, взяв гранату, пополз, укрываясь в глубокой промоине, к вражескому пулемету.
Тем временем заговорил молчавший второй вражеский пулемет, потом еще один застучал с бронетранспортера, а следом на дне ущелья полыхнули всполохи выстрелов, и в нашем расположении сыпанули визгливыми осколками пятидесятимиллиметровые мины. Закричали раненые, кто-то из партизан не выдержал — вскочил и, по-заячьи петляя, кинулся удирать. Пуля сразу настигла труса. Но паника — опасная штука. Уже и справа, и слева от меня заерзали, стали оглядываться лежащие в цепи партизаны.
Чувствую — и у меня мурашки по спине забегали, стало как-то не по себе. Мелькнула мысль: «Побежим — перестреляют. Удержимся на позиции, — может, уцелеем, а главное: удержавшись, сможем ударить гитлеровцев, что называется, в самое солнечное сплетение».