— Ты, баба, откудова это? — подойдя и беря под уздцы Буланого, спросил мужик прокуренным голосом. — Сказывай.
Васьша, видно до того сморенный усталостью, словно бы учуяв всполох матери, завозился в своей люльке, закричал. Смекнув — не просто разбойники, не стряхивают с лошади, а подозрительно оглядывают, она сказала:
— Вот недалече, известку курим на Балгыне, — нашлась она, припомнив, что видела в ущелье дымок — жгли известку.
— Ну да, и ружье для ентова! — подхватил с сомнением второй мужик, низенький, в казачьей шинели, в казачьем картузе. — Красная, несь? Откель? — И он быстро отвязал от седла ее одностволку.
Совсем охолодев, слабо понимая что к чему, но по вопросу «красная, несь» догадываясь, что стряслось худое, Матрена Власьевна сказала, что она нарымская, а ружье — чтоб разбою от лихих людей не случилось. И тот же маленький крикнул:
— К красному ублюдку, несь, гарцевала? Улизнули, гады, не всех похватали.
— Не разводи, Филя, турусы на колесах! — перебил высокий. — Отконвой в волостную комендатуру.
И то, что с ней произошло, и эти непонятные слова «комендатура», «отконвой», — вернее, понятные, но неизвестно откуда и почему вдруг вернувшиеся, — все попервости представилось будто не наяву, а во сне: вот ехала она и на тебе — нечаянно уснула. Однако возня, плаксивое кряхтенье Васьши в своей зыбке, и Филя, который, зайдя за кусты тальника, вывел оседланную лошадь, откинув полу старенькой шинели, неловко взгромоздился, уложил на седло впереди свою берданку и Матренину одностволку, приказал: «Ну, пошла», — все было реальным, происходило в яви. Что-то произошло, пока она ездила на Черную заимку, но что — она толком не могла постичь. Припомнила и Филю, — жил он где-то на самом краю Нарымского, в той стороне, где Бурановка, — мужичишка сварливый, злыдистый, из казаков. А вот теперь приоделся в шинель, вишь, в казачий, картуз — синий с красным околышем. Не дай бог, признает ее!
Поздним вечером они подъехали на окраину Нарымского, подвернули к дому, — в темноте она не разобрала, чей он. Бросив: «Погодь!», — Филя неспешно скрылся в доме, но вскорости вышел; вышел и еще какой-то человек.
— Давай ее в анбар! Разберемся, хто такая, — грубо и, должно, нетрезво приказал этот второй.
— Слушаюсь!
Всю ночь она не спала, просидев в амбаре у двери. Васьша кричал от темноты и голода, она подставляла его личиком к дверной щели внизу — оттуда тянуло сквознячком, — Васьша затихал. Матрена Власьевна не вздремнула, боялась вздохов, возни людей где-то в углу; пронзительно пищали, затевая какую-то драчку у самых ног, мыши.