Утром услышала снаружи шаги, звякнул замок. Дверь распахнулась, и уже другой мужик — не Филя, — тоже в шинели, казачьем мятом картузе, кривоногий, сонный, с берданкой за спиной, сказал ей:
— Выходь. Ступай домой. Вона ждут!
У крыльца дома, куда ее вчера «отконвоил» Филя, стояла ее старшая сестра Ольга, что-то горячо говорила казаку, одетому по всей форме, в ремнях, с башлыком и шашкой.
— Отпускаем, но ни шагу из дома! — услышала она. — Ружье и лошадь конфискуем. А муженька, большевика, сыщем, не скроется! Ни одна красная вша не улизнет!
Дорогой к дому сестра рассказывала: казаки по всем селам в округе подняли восстание, делают облавы на большевиков, советских работников, активистов. А через два дня на Черной заимке взяли и его, Федора Пантелеевича.
Наутро, после посещения Антипихи, в самой рани Матрена Власьевна и услышала, что ночью пришел в Свинцовогорск первый эшелон с ранеными.
— Власьевна! Соседка, слышь! — кликали ее с улицы. Матрена Власьевна выглянула из сенец на подворье и увидела у калитки Марью Лысцову с коромыслом на плечах. — Слышь, Власьевна, грят, ночью-от ашалон с ранеными пришел!.. Грят, как есть Сазоновку всю подняли, сполошили стоном. А еще грят, вакуированных страсть скока нагонят!
Не сказав Марье ничего в ответ, Матрена Власьевна вернулась в дом, накинула стеганку, на ходу повязывая полушалок, выскочила за калитку, отметила мельком: припадая на короткую ногу под тяжестью ведер, Марья скрылась в своем подворье, наискосок.
Не шла — бежала весь тот не ближний путь до станции, не чувствуя колотья в груди, только с одним желанием: скорее туда, увидеть, посмотреть все своими глазами, узнать, — может, Костю, ее первенца, не убила пуля, не истребили те фашисты и, гляди, привезли его раненого? Может, тем снам тут и разрешиться? И то правда: куда же его, раненого-то, если не сюда, домой?
Санитарный состав стоял в тупике. Плотная толпа сгрудилась возле последнего вагона, куда только что подъехали три подводы с конного двора комбината. Матрена Власьевна оказалась с краю, ближе всех к повозкам, стояла, не спуская глаз с узких дверей вагона, с крутых ступеней, с железных поручней, словно предчувствуя: должно что-то сейчас произойти — невероятное и страшное. И в это время в тамбуре показались двое в халатах, накинутых поверх защитных телогреек. Не обращая внимания на толпу, один из них крикнул возчикам, чтоб подавали телеги ближе к двери. Мужики, суетясь, стали разворачивать повозки, а те, двое в халатах, вынесли носилки, покрытые простыней, и тот, что крикнул возчикам, скомандовал мужику в заячьем треухе, чья телега встала первой у дверей вагона: