Трезво и здраво размышляя, он сознавал, что это — город, один из тысяч, всего «точка», за той чертой, которая с каждым днем неукротимо смещается к востоку на его школьной карте, — и все же, все же в тайне души он хватался за соломинку, он ждал развязки там, под Ельней…
В тот вечерний закатный час, сидя в кабинете, готовясь к партийному собранию у свинцовиков, он, по мере того как приближалось время вечерней сводки Совинформбюро, все труднее сосредоточивался, вчитываясь в протоколы прежних собраний, — взглянул на часы над дверью. Было без шести минут восемнадцать. Встав, он воткнул вилку репродуктора в розетку и уже не сел к столу, а стоя ждал, думая: «Неужели, неужели… провал?» В репродукторе переговаривались мужские голоса, — шла какая-то обычная передача, и репродуктор потрескивал, дребезжал, когда тембр голосов усиливался. В кабинет являлись люди, он, упреждая, показывал рукой на разномастные стулья у стенок, и входившие садились с бумагами, папками в руках, — приближавшееся время передачи сводок знали все, тотчас тоже настраивались, прислушивались к невнятному и неразборчивому говору в репродукторе.
— От Советского Информбюро… Вечерний выпуск…
В голосе диктора почудилась особенная торжественность, — У Андрея Макарычева словно бы вмиг пресеклось дыхание, он не мог вытолкнуть из легких воздух.
— В результате успешно завершенного контрнаступления наших войск на Смоленском направлении, — чеканно читал диктор, — войска генерала Ракитина сегодня освободили город Ельню. Закончилось двадцатишестидневное ожесточенное сражение за «Ельнинский выступ», считавшийся вражеским командованием важным плацдармом для наступления на Московском направлении. В ходе этих боев разгромлены: дивизии СС — 17-я моторизованная, 10-я танковая, 15-я, 178-я, 292-я и 268-я пехотные дивизии противника. Только убитыми и ранеными враг потерял около восьми — десяти тысяч человек…
Ходуном, в радости заходило все в груди, и Андрей Макарычев, весь сияющий, в нахлынувшей веселости оглядывая людей, загалдевших, вскакивающих со стульев, заговорил, горячась:
— Вот оно, вот! Может, начало? Может, пойдет, теперь погоним фашистов назад, до границы? Бить-то, выходит, можем, можем!
Начался общий взбудораженный говор.
Состав с коксом уже разгружали, и Андрею Макарычеву, теперь подходившему в дальний конец топливного склада, в опаске стиснуло сердце: «А как и чем ответили бы на телеграмму, не окажись этого кокса?!»
Белоусова он нашел в голове состава. Лицо начальника снабжения заметно осунулось за эти сутки, выглядело пепельным и нездоровым, а рыжеватая «стерня», высеявшаяся особо кучно на подбородке, придавала ему взъерошенный вид. В приплюснутой кепке, в фуфайке нараспашку, засунув руки в карманы брюк, он отдавал отрывистые приказания, подкреплял их кивками крупной головы.