— Реклама как реклама.
— Тебе не кажется, что в этих картинках есть что-то странное?
— Да вроде нет.
— Девушки рекламируют автомобили или шампунь, но посмотри, они же не умеют нормально улыбаться.
— Что ты называешь нормальной улыбкой?
— Если мне нравятся новые колготки или попадется особенно вкусный кусок грюйера, разве я так улыбаюсь?
— Надо сказать, что ты вообще нечасто улыбаешься.
— Мишель, прошу тебя, сосредоточься. Вот, приоткрытые губы. Полузакрытые глаза. Слегка раздутые ноздри. Это тебе ничего не напоминает?
— Нет. — Мишель все еще не понимал, к чему я клоню.
— Да смотри же, — сказала я, сделала губки бантиком и приставила к щеке указательный палец.
— У тебя что, зуб болит? — забеспокоился Мишель.
— Да нет же! Я изображаю женщину, испытывающую наслаждение. Взгляни вот на это фото. Неужели ты веришь, что у женщины, которая душится, может быть такое выражение лица? Реклама требует, чтобы модели показывали себя читательницам в момент оргазма, то есть заставляют их демонстрировать всему миру то, что должно оставаться сокровенным.
— Что ты на меня кричишь? — возмутился Мишель. — Я, что ли, в этом виноват?
— Если задуматься, у нас на каждой улице висят щиты с изображением женского оргазма.
— Не преувеличивай.
— А теперь хотя бы на полминуты представь себе обратную ситуацию. Такой же рекламный щит, но на нем изображен мужчина: с вздувшимися на шее жилами, перекошенным ртом и выпученными глазами. Он настолько счастлив примерить новые джинсы, что того и гляди кончит. Тебя не затошнило бы? Только честно?
— Терпеть не могу, когда ты говоришь пошлости, — сказал Мишель, глядя на меня печальным взглядом.
Возможно, он уже пожалел о своем решении ехать вместе со мной в Венецию. И сейчас задавался вопросом, не свихнулась ли я окончательно.
— Ты же знаешь, я очень рад, что ты со мной, — примирительно сказал он и ласково накрыл своей ладонью мою.
— Пассажиров рейса Эр-Франс шестьсот тридцать четыре, вылетающих в Венецию, просят пройти на посадку, — проворковал женский голос.
У меня сильнее забилось сердце, как будто я знала, что в самолете меня ждет Джорджия. Проходя в салон, я заметила в первом ряду мужчину в гранатовом костюме. Словно сошедший со страниц романа венецианский аристократ — чуть блестящее лицо, благоухающее кремом на травах (аромат тимьяна, должно быть, проник даже в пилотскую кабину), гладкая, чисто выбритая кожа (мне представилось, какой мягкой она должна быть на ощупь), очки с дымчатыми стеклами на восхитительном орлином носу — он выглядел лет на десять моложе своего истинного возраста, хотя я затруднилась бы сказать, сколько ему лет. Мы с Мишелем заняли свои места в хвосте самолета. Это было странно, снова оказаться рядом, как будто мы вернулись на много лет назад, в те времена, когда были мужем и женой. Я залпом осушила крохотную бутылочку виски и закрыла глаза с намерением не открывать их до самого приземления. Но Мишелю хотелось поболтать, а мне, учитывая обстоятельства, было неудобно просить его помолчать. В конце концов, он выступал моим спонсором. Пришлось мне сделать над собой усилие, особенно вначале, потому что Мишель относится к той категории людей, которые боятся взлета.