— Неблагодарное существо, тебя надо убить как собаку! — яростно рычал Азиз-хан. — Как ты посмел согласиться на брак Амаль с этим голодранцем?! Осрамить меня, отправить ее в Кабул! Ты продал душу дьяволу и вмешиваешься в дела творца! Она сегодня же вернется в Лагман и станет моей женой, женой Азиз-хана. — Вдруг он весь как-то съежился, побелел и, схватившись рукой за грудь, захрипел: — Вон отсюда, вон из моего дома!.. Чтобы больше и духа твоего здесь не было! — И, отшвырнув букет в сторону, скорчившись, заковылял в свои покои.
Острые шипы изранили лицо садовника, алая кровь окрасила его седую бороду. Он закрыл лицо руками и несколько секунд стоял без движения, затем отнял ладони и взглянул на них. Свежие капли крови блестели, как лепестки алых роз. Саид посмотрел на конюха. Дивана стоял бледный, растерянный. Садовник перевел взгляд на удаляющегося Азиз-хана и, подняв глаза к бирюзовому небу, проговорил:
— О ты, кому я молился годами и ни одной минуты не терял веры в твое милосердие!.. Я не отходил от твоего порога, просил милости и защиты от злых, бессердечных людей. Я дошел до вершины веры в тебя… и вижу теперь только пропасть! Тщетными оказались мои поклоны. Я не нашел в тебе и капли жалости, ты поистине стражник богатых… Теперь кончилась моя дорога к тебе, ты не увидишь больше моих слез. Отныне я ненавижу твоего хана, плюю на проповеди твоего муллы. Ты сам разбил чашу моей веры в тебя…
Саид оглянулся на Дивана. Конюх стоял перепуганный, дрожа, словно от холода. Ему казалось, что вот сейчас ударит молния и испепелит этого отступника.
Вдруг они услышали стон. Хан, схватившись за сердце, закачался и повалился на землю.
— Беги!.. О раб божий, беги за своим хозяином! — гневно закричал Саид. — Помоги ему добраться до дому, а то умрет, и скажут, что мы убили его…
Трепеща от страха и ужаса, Дивана бросился на помощь. Он бежал не останавливаясь и лишь пугливо оглядывался назад, чтобы узнать, цел ли еще садовник. Но гром не грянул, вокруг было тихо, спокойно. На чистом, безмятежном небе сверкало радостное солнце. Саид продолжал стоять на прежнем месте.
Но это был уже не тот Саид, который безропотно переносил обиду, беспомощно разводил руками и, утешая себя, говорил: «Терпи, Саид, аллах все видит». Это был освободившийся из темницы орел, который, набрав перед взлетом полную грудь воздуха, гордо выпрямляется и, взмахнув крылами, устремляется в бездонную синь небес…
Саид перевязал лицо платком, чтобы остановить струившуюся кровь. И, не желая больше ни минуты оставаться в доме Азиз-хана, вышел на улицу.