— У меня нет проблем, Энди.
— Ну так?..
«Но Мики мой друг, — думал Пендель. — Мики и без того слишком долго был в оппозиции, так к чему это ему теперь? Молчаливой или там какой еще…»
— Что ж, подумаю об этом, Энди.
— Нам платят не за то, чтобы мы думали, Гарри.
— И все равно, Энди. Так уж я устроен, ничего не могу с собой поделать.
У Оснарда в тот вечер была припасена еще одна тема, но Пендель не слышал его, потому что в этот момент ему почему-то вспомнился тюремный надзиратель по прозвищу Френдли,[15] который славился мастерским ударом локтем по яйцам. «Вот кого ты мне напоминаешь, Энди, — думал он. — Френдли».
— Луиза вроде бы приносит работу на дом по четвергам, верно?
— Да, Энди. По четвергам.
Скинув со «скачущей лошадки» сначала одну ногу, потом — другую, Оснард пошарил в кармане и достал позолоченную зажигалку.
— Подарок от одного богатого клиента, араба, — объяснил он и протянул зажигалку Пенделю. — Гордость Лондона. А ну, попробуй ее в действии.
Пендель надавил на рычажок, вспыхнуло пламя. Отпустил рычажок — и оно погасло. Повторил эту операцию дважды. Оснард отобрал у него зажигалку, покрутил что-то в нижней ее части, вернул Пенделю.
— А теперь взгляни через объектив, — с гордостью фокусника приказал он.
Крошечная квартирка Марты стала для Пенделя чем-то вроде декомпрессионной камеры между Оснардом и домом в Бетанье. Марта лежала рядом, но отвернувшись к стене. Иногда на нее, что называется, находило.
— Чем занимаются сейчас твои студенты? — спросил он, адресуясь к ее продолговатой спине.
— Мои студенты?
— Ну да. Мальчики и девочки, с которыми ты и Мики общались в те трудные времена. Все эти бомбометатели, в которых ты была так влюблена.
— Да не была я в них влюблена. Я люблю тебя.
— Что с ними произошло? Где они теперь?
— Ну, они разбогатели. Перестали быть студентами. Ушли в «Чейз Манхэттен».[16] Записались в члены клуба «Юнион».
— С кем-нибудь из них видишься?
— Иногда машут мне ручкой из окон своих дорогих автомобилей.
— А судьба Панамы их волнует?
— Нет, если их банк находится за границей.
— Так кто ж тогда сегодня делает бомбы?
— Никто.
— Иногда у меня возникает ощущение, что зреет новая молчаливая оппозиция. Причем начинается этот процесс в верхах, а потом идет по нисходящей. Ну, знаешь, одна из этих революций, поддерживаемых средним классом, которая вдруг вспыхнет и охватит все страну, когда никто этого не ожидает. Военный путч, только без участия военных.
— Нет, — сказала она.
— Что нет?
— Нет никакой молчаливой оппозиции. Есть только доходы. Коррупция. Власть. Есть богатые люди и люди отчаявшиеся. Есть люди, впавшие в апатию. — Снова этот умный рассудительный голос. Этот, так хорошо знакомый ему, нравоучительный тон. Педантизм самоучки. — Есть люди настолько бедные, что терять им совершенно нечего, разве что остается умереть. И еще есть политики. И эти политики — самые большие обманщики из всех. Это что, тоже для мистера Оснарда?