— В зависимости от обстоятельств, — неопределенно ответил Смирнов и в свою очередь спросил: — Фруктишек каких-нибудь где мне купить, Андрюша?
— Да прямо здесь, в супермаркете, — обрадованно сообщил опер. И вдруг через паузу: — А если это не он?
— Кто — не он? — не понял Смирнов.
— Не ваш друг, а просто посторонний.
Смирнов быстро глянул на Андрея Петровича.
— В любом случае, дорогой ты мой Андрюша, в больнице лежит тяжело раненный человек, которому, скорее всего, никто фруктов не носит.
— Умыли, — признался Андрей Петрович. — Поделом. А вы все-таки зайдите после всего к нам, Александр Иванович, а? Ждать будем.
Поворачиваясь к открытой дверце своего американского вездехода, чтобы вытащить адидасовскую сумку, Смирнов бросил взгляд на противоположную сторону площади. Темно-красная «десятка», которая тащилась впереди «чероки» от обрыва, исчезла. Ее место заняла темно-синяя «девятка». Класс явно невысок.
Не было никого в офисе туристического агентства «Гольфстрим», за исключением трудолюбивого директора, который, развернувшись вместе с креслом, бессмысленно смотрел в окно. Зазвонил наконец телефон. Директор вертанулся на сто восемьдесят градусов. Положил обе руки на сияющий стол, но сразу трубку не снял. Дождался четвертого звонка. Спросил яростно:
— Ну!
— Он пошел в больницу.
Директор Денис Ричардович молчал, прикрыв глаза. Страшно молчал. Для того, кто позвонил. Помолчав, директор сказал:
— Ты понимаешь, что ты сделал?
— Понимаю, — безнадежно подтвердила трубка.
— Понимаешь, что фуфель слепил, сучара греховная?
— Понимаю.
— Понимаешь, что я тебя по уши в землю вобью и в ноздрю цветочек вставлю?
— Понимаю.
— Как дальше жить собираешься?
— Старик его сегодня наверняка заберет и в Москву потащит.
— В каком он состоянии?
— Так откуда же я знаю!
— Узнай, прежде чем начинать. А начинать придется с сегодняшнего дня: мне они, фраерок парнокопытный, напрочь не нужны. Сколько у тебя там людишек?
— Со мной десять. В трех машинах.
— Должно хватить. Понимаешь, таракан? Должно!
— Прости меня, Хан.
— Если хорошо потрудишься, завтра прощу.
Главврач Юрий Серафимович улыбнулся и спросил:
— А почему не сразу к нему?
— Боюсь, — признался Смирнов.
— Бояться нечего. — Юрий Серафимович вылез из-за стола и устроился в кресле напротив отставного полковника. Видимо, главврач обосновался в Мельниках надолго: кабинет был обжито-уютен, домашний такой. С любимыми мелочами кабинетик. — В принципе, он физически вполне здоровый человек. Ожоги были поверхностные, не ожоги даже, а, как бы попроще выразиться, опальности, что ли. А вывих, если он не привычный, утихомиривается в три дня. Смотрю на него и удивляюсь: как он сумел, почти в беспамятстве, из такой безнадеги выбраться?!