Он открыл Смирнову и, не здороваясь, предупредил:
— Сцепились уже.
— Тоже мне, удивил! — Смирнов небрежно хлопнул по Викторову пузу, обтянутому тельняшкой, и фальшиво удивился: — Да ты ж трезвый, матросик!
— Восьмую серию через пять дней сдавать, — мрачно сказал Кузьминский, — а тут вы своими играми отвлекаете.
— Небось рад, что есть объективная причина не работать, — проницательно заметил Дед, прислушиваясь к невнятному рокоту в комнате.
— Подсознательно, естественно, рад, но незамутненным алкоголем рассудком твердо понимаю, что радоваться нечему, — четко отрапортовал Виктор.
— Так замути его на сегодня, рассудок-то.
— И это советует мне принципиальный борец с необязательным пьянством! — Кузьминский в лучших традициях романтического театра воздел вверх руки.
— А что — есть обязательное? — поинтересовался Смирнов.
— Есть. Которое ты себе позволяешь.
Дверь в комнату приоткрылась, и сырцовское лицо в щели пожаловалось:
— Он меня достал, Александр Иванович.
— А он — меня. — Дверь распахнулась во всю ширину, и произнесший эти три слова предстал во всей красе. Неотразимо обаятельный «хозяин жизни» в восхитительном легком пиджаке и безукоризненных брюках смотрелся как картинка из «Плейбоя». По совместительству «хозяин жизни» работал в МУРе в чине полковника начальником самого важного и самого страшного отдела. Звался он Леонидом Маховым.
— Артаньян и Арамис, — определил Смирнов.
— Кто из нас Артаньян, а кто Арамис? — азартно поинтересовался Сырцов.
Ответил вальяжно-утомленный Махов:
— По хитрожопости и увертливости Арамис, безусловно, ты.
— Но ты-то, во всяком случае, не Артаньян!
— Я — Атос в данном случае, — без ложной скромности признался Махов. — Если судить по благородству и аристократической терпимости, с которой я с тобой общаюсь.
— Ха! — презрительно выдохнул Сырцов перед контраргументом, но Смирнов не позволил продолжить дискуссию:
— В чем проблема, мушкетеры?
— В ней без пол-литра не разберешься, — чисто фигурально выразился Сырцов. Но обрадованный Витенька Кузьминский фигуральных выражений не понимал:
— За чем же дело стало? Айда на кухню! У меня в холодильнике заветная!
— Мы нынче непьющие, Витя, — предупредил Смирнов.
— Но не я, — уточнил Кузьминский. — Вы — кофейку, я — водочки.
Трое напряженно наблюдали за тем, как обстоятельно принимал первую жаждущий писатель. С некоей тоскующей симпатией наблюдали. Кузьминский крякнул и с треском откусил от яблока.
— Хорошо, Витя? — любовно поинтересовался Смирнов.
— Еще не знаю.
— Узнавай, — посоветовал Смирнов и, чуть отхлебнув кофейку из светло-коричневой прозрачной чашечки (французский кофейный сервиз был подарен Кузьминскому надеявшейся на матримониальный исход очередной дамочкой), распорядился: — Говори ты, Жора.