Бурмистров еще тянул свое: «…пка-а».
Черным ядром шапка ударила Бурмистрова в живот. Чавкнула весенняя грязь. Шурка зажмурился, ожидая ответного удара. Но удар не последовал. Бурмистров отпрыгнул, завизжал. Страх пополам с отвращением вместе с его воплем взлетел и запутался в зеленых макушках деревьев. Только тогда Бурмистров опомнился, но поздно. Клевреты загоготали, тыча пальцами в вождя:
— Сифа! Сифа! Его Шапка потрогал! Вали. Деру! А то тебя потрогает!
Толкаясь, бросились прочь.
Бобка тянул шею, привставал на цыпочки — заглядывал из-за заборчика. Блестели на солнце стеклянные зубки разбитой бутылки. Вывалянный в грязи еще отплевывался. Но уже стоял на четвереньках. Он поднял лицо с разбитым носом, лопнувшей губой, треснувшей бровью. Кудрявые волосы слиплись от грязи. Но Бобка их узнал: это он тогда назвал Бурмистрова Ахиллом или как-то похоже.
По лицу стекали кровь и молоко. Мальчишка вытер лицо полой куртки.
Протянул Шурке руку:
— Вовка. Специалист по черному юмору.
Шурке и самому казалось, что внутри у него голубь. Трепыхается, вот-вот вырвется — щекотно и хочется хохотать. Бобка, похоже, чувствовал то же самое.
Специалистом Вовка был и в самом деле. Как бы это ни называлось.
Луша хмурилась.
— Ткни пальцем, — приставал к ней Бобка.
— Тьфу, — сердилась Луша. — Уйди — обварю.
В руках у нее ходил ходуном чан с горячей водой.
Бобка вертелся под ногами. Выпячивал живот.
— Ну ткни.
Луша сдалась. Поставила чан. Надавила.
— А если бы здесь был глаз? — радостно заверещал Бобка и тут же сам захохотал. Луша недоуменно уставилась на него. Потом на Шурку. А Бобка заливался.
— Это еще что такое?
— Черный юмор, — пояснил Шурка, выкладывая картофелины из кармана на стол.
— Чего?
Но вникать было некогда. Луша подхватила чан.
— Молоко поставь в ледник! — крикнула, открывая дверь ногой. Понесла выплескивать.
Шурка и Бобка посмотрели друг на друга. Строго глядел из рамки Валя большой. Как будто обо всем догадывался.
Луша бы не орала. Не плакала. Она сказала бы: «Разбил? Ну ладно, разбил так разбил». Это было хуже всего.
Бобка не выдержал — прыснул первым. Шурка тоже захохотал.
Наверное, это и есть черный юмор, подумал он. Все плохо, хуже некуда. Но почему-то — хорошо.
— Я побежал! — крикнул он, хватая школьный мешок.
— Я с тобой, — быстро отозвался Бобка. Но дверь уже махнула.
* * *
Город не был похож на город. Городом был Ленинград — составленный из неба, камня и рек, с прямыми улицами и ровными рядами зданий, так тесно поставленных, что между домом и домом невозможно было просунуть и листок бумаги.