— Санитарный груз! — заорал голос. — Принимай.
Свежий, мокрый, ни с чем не сравнимый запах рукавом съездил Таню по носу.
Она вскочила на все четыре лапы.
Не может быть.
Ошибка. Издевательство.
В запахе чувствовались нотки огурца. Ошибки не было.
— Как отвратительно пахнет, — забрюзжали клетки. — Здесь речка? Где мы?
В вагон полезли женщины. В серых платках и с серыми лицами. В фартуках. В толстых дворницких рукавицах. Они угрюмо хватали клетки. Подавали в открытую дверь. Запах вливался в нее широкой медленной рекой. Заполнял вагон. Рекой, которая только одна такая была на всем свете.
— Где мы? Где мы? — засуетились остальные герцогини.
Таня ахнула, заметалась, ударяясь о стенки. Тут же получила по клетке сапогом. Но завопила не от боли.
И поняла: пусть. Даже если на шапку или на мыло. Она больше не боялась умирать. Чего бояться? Ей это давно пришло на ум, когда еще были мама и папа, сама она еще любила птиц, а смерть была только в сказках. Таня больше не любила птиц, не было папы и мамы, а смерть без стыда гуляла по улицам. И все же: ленинградцы после смерти превращаются в чаек — и качает, подбрасывает их ветер над рекой, которая называется то ли Туонела, то ли Нева, то ли Стикс.
— А ну не визжи, — опять двинул по ее клетке сапог. Но голос не злой и не смертельный — всего лишь смертельно усталый.
— Мы в Ленинграде! — кричала от радости Таня. — Мы в Ленинграде!
Клетка ее плавно взмыла вверх.
Клетка качалась, качалась, качалась.
Вместе с ней качались небо, паровозы, платформы, столбы, перроны, здания, деревья.
«Я в Ленинграде, я в Ленинграде», — не верила себе от счастья Таня. Здания были Лиговкой. Из других клеток — а женщины несли их по одной в каждой руке — утробно выло, рычало, шипело. Герцогини, среди которых, впрочем, были и коты, спохватились. Но поздно: теперь уже договориться было не о чем и невозможно — женщины с клетками расходились в разные стороны. Скоро вой, рычание, шипение стихли совсем. Соседка ее, в левой руке, тоже умолкла. Таня слышала только шарканье резиновых бот, шипение шин, позвякивание проносившихся трамваев.
Качаясь, проплыл назад мост без четырех коней по углам. Их где-то зарыли — подальше от снарядов и бомб.
— Зоопарк гуляет? — спросил веселый голос.
— Санитарный отдел, — буркнул ответ. — На очистку города от грызунов.
— Кошки? Откуда? — безмерно удивился другой голос.
— Оттудова. По всему Союзу набирали.
— Крысы зажрали, да, — словоохотливо ввязался третий. Но тетке было некогда.
Перестал качаться Невский. Закачалась улица Гоголя.
Шаги гулко отозвались в арке. Клетка стукнулась об асфальт.