Было слышно, как папа зашелестел газетой (наверняка «Спортивным бюллетенем»).
— Ну, конечно!.. Василий, в самом деле! Что с тобой?.. Послушай, а может быть, ты влюбился?
— Конечно! — сумрачно возликовал Вася. — Седьмой раз за это лето! А завтра будет десятый!
— Вот-вот! Слушай, слушай! Он уже и тебя ни в грош не ставит!.. Нет, ну куда это годится! Парню десятый год, а ты еще ни разу не взгрел его по всем правилам!
— Видимо, скоро придется, — пообещал папа. Без всякой, впрочем, убежденности.
— Какой мне десятый год! — тихонько взвыл Вася. — Прямо тошно слушать! Мне только-только исполнилось девять!
— Раз исполнилось, значит уже десятый, — неколебимо заявила мама.
— О-о!.. Папа, ну скажи хоть ты!
— М-да… В этой формулировке, касаемой исчисления времени, есть некоторая натяжка.
— Вот как? — стеклянным голосом спросила мама. — Могу я узнать, какая?
Папе бы проявить благоразумие, но он не удержался:
— Это как один пьяница утверждал: «Послезавтра будет уже третий день, как я не брал в рот ничего спиртного»…
Мама шагнула от Васи за ширму, в комнату. К папе.
— Я, — сказала мама, — никогда, — сказала мама, — не имела дела, — сказала мама, — с компаниями пьяниц. У нас в Аптекоуправлении работают исключительно порядочные и трезвые люди. В отличие от некоторых институтов, где постоянные юбилеи и презентации с шампанским и коньяком. И кроме того, рассуждать о пьяницах при ребенке… это… верх морального падения!
— Но, Яночка, падение не может быть направлено вверх…
«Началось», — уныло подумал Вася. Но в этот миг репродуктор Гуревич во всю мощь грянул стоголосым мужским хором:
Распрягайте, хлопцы, коней
Та лягайте почивать!
Мама и папа бок о бок влетели за ширму.
— Что здесь такое!
— Это не я. Это он… — Вася с беззаботным видом показал на Гуревича. А тот надрывался.
— Выключи немедленно! — велел папа.
— Он выключен.
— Что ты морочишь голову! — Папа схватил шнур. Штепсель заболтался в воздухе. А динамик содрогался. Мама прижала к ушам ладони.
Папа моргал. И старался перекричать песню:
— Почему он играет?! Там кассета?!
— Папа, ну что ты говоришь! Когда его сделали, кассет на свете не было!.. Гуревич, будьте добры, пойте потише.
Тот запел приглушенно, словно уличный репродуктор на далекой площади.
— Сумасшедший дом, — сказала мама. — Если эта труба будет так орать, я выкину ее на помойку.
— Тогда я тоже пойду жить на помойку. Вместе с ним и с Колесом.
— Пожалуйста, — ледяным тоном разрешила мама. — Если помойка тебе дороже, чем родной дом.
— Там хоть никто не ругается…
Мама посмотрела на папу. «Видишь, какое сокровище растет!» — говорил ее взгляд. И они пошли на кухню, чтобы обсудить неотложные вопросы Васиного воспитания, а потом снова поругаться.