Растущий раскол между центром и Украиной обнажила худшая в мировой истории технологическая катастрофа. Это был взрыв энергоблока на Чернобыльской АЭС, расположенной лишь в 100 километрах к северу от Киева. Идея строить атомные электростанции принадлежала украинским же ученым и экономистам. Шелест, который хотел обеспечить энергией промышленность, что росла как на дрожжах, проталкивал ее в 1960-х годах. В 1977 году, когда Чернобыльская АЭС дала первый ток, украинские писатели — включая Ивана Драча, одного из ведущих шестидесятников, — радовались тому, что их родина вступает в атомную эру. Драчу и другим патриотам Украины каждый новый реактор казался шагом к модернизации страны. Однако энтузиасты технического прогресса не заметили, что “украинскость” проекта была номинальной. Атомной стройкой управляли из Москвы, а большинство квалифицированных сотрудников и управленцев приехали в город атомщиков Припять из-за пределов УССР. Республика получала электроэнергию, но почти не контролировала саму станцию. Всеми без исключения АЭС и доброй половиной заводов и фабрик Украины руководили союзные министерства.
Когда в ночь на 26 апреля 1986 года четвертый реактор АЭС взорвался во время неудачного испытания турбины, начальство в Киеве вдруг осознало, как мало оно было способно влиять на судьбу Украины и даже собственное будущее. Кое-кого из чиновников пригласили в правительственную комиссию по расследованию и ликвидации последствий аварии. Но от них там ничего не зависело — им следовало выполнять приказы Москвы и ее представителей. Они организовали выселение 30-километровой зоны отчуждения, но им не позволили предупредить жителей республики о размахе катастрофы, об угрозе жизни и здоровью сограждан. Кто на самом деле правил Украиной, стало еще очевиднее утром 1 мая. Ветер, что несколько дней дул на северо-запад, переменился и понес радиоактивную пыль на столицу Украины. Ввиду такой опасности заражения города с двухмиллионным населением Кремль настойчиво убеждали отменить первомайскую демонстрацию — но не убедили.
Когда парторганизаторы выводили колонны студентов и рабочих в центр Киева, все заметили отсутствие на трибуне Щербицкого. Впервые за многие годы он опаздывал на такое мероприятие. Когда его лимузин наконец-то приехал на Крещатик, коллеги увидели, как расстроен был Владимир Васильевич. “Он сказал мне: положишь партбилет на стол, если запорешь парад”, — примерно так первый секретарь объяснил это подчиненным. Никто не спрашивал, кто “он”, — во всем Союзе только Горбачев мог бы угрожать Щербицкому исключением из партии. Несмотря на резкий скачок уровня радиации, Горбачев велел праздники в Киеве провести как обычно, показывая стране и миру, насколько незначительна авария и прочен его контроль над ситуацией. Руководство УССР знало, что это не так, но им пришлось выполнять приказ. Колонны прошли по Крещатику — разве что за два часа, а не четыре, как планировалось.