— А сейчас откуда? — спросил Крутов.
— Мы идем с вами одной дорогой, — ответила она.
— Ранена во второй раз? — удивился он.
Лена кивнула головой. Крутов недоверчиво посмотрел на нее, и она перехватила этот взгляд.
— Не верите?
— Верю, что вы санинструктор, потому что у вас на погонах змея, но... насчет разведки сомневаюсь. Как-то вам не по комплекции такая профессия, — откровенно признался он.
Тогда она молча расстегнула шинель. На груди блестели ярко начищенная медаль «За отвагу» и орден Красного Знамени. На правой стороне уже были пришиты две красные ленточки. Крутов знал им цену. Можно не верить словам, но нельзя сомневаться в этих ленточках — отметках ранений.
— Простите, я не хотел вас обидеть, — проговорил Крутов. «Вот так девушка», — с удивлением подумал он.
— А вы? — спросила она. — Что же вы не расскажете о себе?
— Я-то не очень удачлив, — ответил он. — Вероятно, и в госпиталь попал по глупости. Ждал штрафной роты, но, кажется, обойдется...
Он откровенно рассказал ей обо всем. Лена слушала его с явным сочувствием.
— Вам бы следовало поработать в санитарной роте, — сделала она неожиданный для него вывод.
— Что вы! Я боюсь крови... — признался Крутов.
— Вот и хорошо. Наслушались бы криков, стонов, нанюхались бы крови до тошноты, так больше берегли бы и себя и людей.
Идти им было по пути. Она шла в часть, стоявшую неподалеку от рощи, где находился полк Чернякова. Свернув с большака на проселочную дорогу, они пошли через поле. Когда проходили ухабистым местом, Крутов взял ее под руку:
— Разрешите?
Взглянув внимательно, она задержала на нем пытливый серьезный взгляд.
— Вам, — она помедлила с ответом, не сводя с него глаз, — разрешаю.
Он крепче прижал ее руку к себе и, испытывая неизъяснимое волнениие от ее близости, чуть склонившись к ней, спросил:
— Значит, только мне такая милость?
— Только вам!
— Почему? — стараясь заглянуть в ее лицо, продолжал допытываться он.
— Так... — пряча глаза и зябко поеживаясь, неопределенно ответила она. — Пойдемте быстрей, мне холодно.
Вскоре им пришло время идти разными дорогами. Они остановились, помолчали. Сказать хотелось многое, а времени было только-только попрощаться, и они стояли молча. Он держал ее маленькие пальчики в своих больших руках, грел их, даже сжимал их очень крепко, и она не отнимала рук, хотя порой, наверное, ей бывало больно.
— Вы же поломаете мне руки, — смеясь, говорила она. — Кому нужна будет калека?
— Мне!
— Это вы только сейчас так говорите!
Шутливое выражение сбежало с его лица.
— Скажите, я могу рассчитывать на откровенность? — спросил он, понимая, что молчанием и шутками ему не закрепить этого знакомства.