Это даже красиво.
Если бы не было так жутко.
Мгновение — и бой барабанов стих, оставив звенящую тишину и ритм, все еще стучащий в ушах. И почти сразу ширмы снова упали, отсекая освещенную комнату от зрителей.
Ритуал Теней начался.
Оникс переступила привязанными ногами и попыталась обернуться. Ошар — ведь это был, несомненно он — стоял за ее спиной. Она чувствовала его тепло. Но почему он молчит? Или так необходимо?
— Ошар? — девушка попыталась обернуться. — Что происходит? Ошар, развяжи меня. Мне… страшно…
Теплая ладонь прикоснулась к ее затылку, лаская, и вдруг сжала волосы в кулак.
— Правда? Страшно? Отчего же? Разве не ты радовалась поцелуям владыки совсем недавно, Оникс?
Мужчина дернул ее за волосы, и раяна вскрикнула от изумления. Потому что на нее смотрел не Светлейший. Ран Лавьер. Одетый в церемониальные золотые одежды. И злой. Просто ужасно, пугающе злой! Небесные, значит, там, у алтаря, ей не показалось! Это действительно был он!
— Что происходит?
— То, что и должно. — Он развязал широкий пояс своего тяжелого наряда, распахнул полы, снял, небрежно отбросив драгоценную ткань.
— Как ты оказался в храме? Где Ошар? Что происходит? — она завертела головой, пытаясь освободиться. — Как? Я ведь видела владыку! Все его видели!
— А ты расстроилась, что давала клятвы не ему?
Лавьер смотрел с насмешкой, но Оникс видела злость в его глазах. И в движениях — отточенных, резких.
— Но… я ведь видела… Волосы были светлее… О небесные…
Оникс задохнулась, понимая. Если аид смог оказаться здесь, в самом сердце империи, прошел сквозь толпу людей и сейчас так спокойно раздевается, значит, он все продумал. Это… заговор!
Она сглотнула, отчаянно дергая руками. Но сияющие шнуры держали прочно.
— Там люди! За этой ширмой люди! Все эти… придворные! Они слышат нас!
— Здесь полог тишины, — он снял нижнюю рубашку, тоже отбросил. И так же невозмутимо развязал шнуровку штанов, снял, оставшись обнаженным. Оникс сглотнула, попыталась отвернуться, не желая смотреть на его тело. Она слишком хорошо его помнила.
Лавьер усмехнулся, шагнул к ней.
— Отворачиваешься? — он погрузил ладонь в ее волосы, перебирая пряди. Движения размеренные, но в каждом — жадное предвкушение, голод… ненасытность, что уже дрожала в его глазах, и Ран обхватил подбородок Оникс, заставляя смотреть на себя. — Отворачивайся. — В голосе уже хриплые возбужденные нотки. — Доставь последнее удовольствие зрителям.
Оникс ничего не поняла. От горячего тела, что прижималось к ней, бросало в дрожь, губы стали сухими, а внизу живота уже пробуждалась настойчивая, тянущая боль.