– Здорово, мужики, – бодро, запанибратски произнес Веронов. – Ну что, пировать будем?
– Да мы не для этого, так, – пугливо ответил один, в стоптанных красных кроссовках, в шляпке, которая была женской, но с нее сорвали бахрому матерчатых цветов.
– Нам сказали, Лизавета Федоровна зовет. Мы и пришли, – сказал другой, в синей, залитой маслом штормовке, отороченной лысым мехом. – Если нельзя, мы пойдем.
– Ты что, дурак, Ломоть! – произнес распухшими губами третий. – Лизавета Федоровна на дне морском. Мозги-то нельзя пропивать. – На третьем были ботинки без шнурков, рукава тужурки были засучены по локоть, и из них торчали худые, в наколках, руки.
– А чем кормить будут? Хорошо бы суп горячий, – тоскливо спросил еще один, без шапки, с синяком под глазом.
– Может, чего горячей? – хохотнул бомж в тельняшке и офицерской фуражке. Оглядел товарищей и щелкнул себя пальцами по шее.
– Ты чего, Майор! Елизавета Федоровна дала бы тебе по башке.
Они теснились, пестрые, в одежде с чужого плеча, какую носят цирковые клоуны. Были похожи своими бородатыми лицами на зверьков. И так же, как у зверьков, затравлено смотрели из шерсти голодные глаза.
Появился гармонист в русской косоворотке, в сапожках, с чубом из-под лихой кубанки, приглашенный Янгесом из какого-нибудь народного ансамбля развлечь горемык. Стал играть, растягивая картинно баян, и бомжи слушали, качали головами, а один пустился было в пляс, но смущенно осекся и спрятался за остальных.
Веронов испытывал веселое нетерпение. Цирк, который подготовил для него Янгес, был вполне пригоден для совершения действа.
Прибыли телекамеры. Операторы расставляли треноги, наводили окуляры на бомжей. Какая-то девица с блокнотом ходила среди бомжей, расспрашивала их, а они, казалось, обнюхивали ее, пахнущую духами. Засверкали вспышки фотоаппаратов.
– Вон вроде везут харчи. Суп или что?
Подкатил военный зеленый микроавтобус. За ним тряслась полевая кухня: зеленый чан на двух колесах. Из микроавтобуса вышли женщины с пакетами, в которых лежали пластмассовые тарелки и ложки. Вынесли огромный металлический чайник, из которого шел пар.
– Сколько вас тут ртов, орлы? – дородная румяная женщина весело оглядела бомжей, пошла на них, наступая пышной грудью. – Танцуем или кашу едим?
Гармонист тряхнул кубанским чубом, развел ревущий баян. Лихие переборы народного пляса хлынули на площадь, женщина затопотала, затанцевала, повизгивая, выманивая бомжей в круг. И те, вначале неуверенно, потом все бесстрашнее шли к женщине, топтались своими кроссовками и ношеными туфлями. Дергали нелепо плечами, тянулись к женщине, а она от них ускользала. Если кто-то хотел ее ухватить, била его по рукам.