Ему начинало казаться, что кто-то ходит по дому, стучит коготками, шипит. Словно по комнатам бродил большой еж, подбираясь к спальне.
Вдруг начинал звучать голос, сиплый, монотонный, читавший какой-то текст. Чтение шло на неведомом языке.
Утром Веронов проснулся растерзанным, с раздражением против всего, что его окружало. Больше всего его раздражал он сам. Похудевшие руки с отвисшей на локтях кожей. Провалившиеся виски, как у старой лошади. Бегающие, с пугающим золотым отблеском глаза, похожие на ягоды черной смородины. Нелепое тело в странных вздутиях и вмятинах.
Запахнувшись в халат, он вышел к столу. Анна Васильевна в своем аккуратном фартучке, в голубой блузке с кружевным воротничком подала ему кофе.
– Аркадий Петрович, уж простите меня. Доктор верно сказал, что вам надо отдохнуть. Лица на вас нет.
– Забудьте про доктора, – раздраженно ответил Веронов.
– Нет, Аркадий Петрович, так вы себя загубите. Вам уже Бог знает что мерещится. Вам бы отдохнуть на природе, Погулять по полям, по рощам. А то на себя не похожи.
– Я знаю, на кого я похож, – Веронов чувствовал, как в нем поднимается бешенство. – Дайте спокойно попить кофе.
– Нет, я все-таки вам скажу.
Веронову в глаза брызнула яркая, как ртуть, ярость. Он вскочил, схватил за плечо Анну Васильевну, круто развернул женщину, с силой ткнул головой в стол. Рывками, хрипя, задирал ей сзади юбку, сдирал с нее блузку. Она ахала, кричала, пыталась распрямиться. Он с силой бил ее в затылок, утыкая лбом в стол. Свирепо, видя трясущиеся ягодицы, насиловал ее. Оттолкнул, пошел прочь, слыша, как Анна Васильевна всхлипывает и тонко, по-собачьи подвывает.
Оделся, пробежал мимо забившейся в угол, растерзанной Анны Васильевны, выбежал из дома.
Он гнал по Новой Риге, слепо, безумно, не ведая куда. Мимо летела слепящая ртуть. Поля, леса, луговины, окрестные поселки – все было покрыто ртутью, едко слепило. Шоссе лилось, как река ртути. Встречные машины налетали, словно комья ртути, плющились, разбрызгивались, и брызги оседали в полях. Эти ртутные брызги летели из его глаз, и весь мир был залит слепящей ртутью.
Наконец он понял, куда мчит. В Холщевики, где на деревенском кладбище была похоронена мать. Долгие годы они с матерью жили на даче в Холщевиках, а, когда мать скончалась, он захотел похоронить ее там, где вместе с ней прошло его детство, чтобы жить на даче и часто посещать дорогую могилу. Дачу он продал, и могила осталась без присмотра. Он навещал ее реже, чем раз в год. Теперь он хотел увидеть могилу, упасть на нее, молить, чтобы мать из другого мира протянула ему свою чудесную руку, окружила его немеркнущим светом, исцелила, спасла.