– Торвуд! Малы окна. В броне не пролезть!
– Так, скинь бронь!
– Ага, понял.
Терем меж тем проснулся. Было слышно, как внутри него бегают люди. Но это теперь не имело значения. Подбежал разгоряченный Сигвальд. Одним рывком сорвал входной притвор.
– Вперед! – Позвал за собой Торвуд, заслышав при этом голос сокрушавшегося вождя:
– Медленно! Медленно!
Оказалось, что за дверью их уже ждали. Трое русов с мечами и щитами в руках заступили дорогу, перекрыли лестницу ведущую наверх.
– В сторону! Места мне! – зарычал Сигвальд, и Торвуд с удовольствием уступил пальму первенства ему и еще троим торопыгам. Общая суета и темень кругом, не добавляют возможности спокойно разобраться с боярином лично. И как гром среди ясного неба послышался голос Кнуда за спиной:
– Торвуд, хоромину изнутри подожгли!
Вот это плохо! Поторопились.
– А-а, Локи с нами пошутить решил! Чего встали? Наддай!
Боярин, словно почувствовал, что уйти ему не дадут, отступил со своими вверх, распорядился:
– Олег, Дарен, держите проход, я гляну, чтоб в окна не влезли и в спину не ударили!
– Добро, отец!
Бурдун услышал женский крик, сунулся в то крыло дома, где ночевали дочери и они с женой. Ему навстречу из опочивальни выскочил бородатый скандинав, впопыхах практически сам напоролся на меч. Второго дана, а боярин узнал их, хоть и прошло лет пять с последней встречи, повозившись, зарубил. В освещенной светильниками комнате нашел своих. Жена и две красавицы дочери на выданье, лежали в крови на полу. В жилах застыла кровь. То, что они мертвы, понял сразу. Но Бурдун был калач тертый, он знал, что живым его не оставят, бросился в другое крыло дома. Там младшенькая! Отселили на время простуды.
Вбежал в темную спальню.
– Милолика! Ты где?
– Здесь я, батюшка!
Дочь ответила сразу, слышала шум в тереме. Мала еще девка, двенадцать годков. Жаль, что не увидит как взрастет, замуж выйдет!
– Быстро одевайся!
Выглянул в коридор. Опоздал! Увидел, как добивают Олега. Эх, сын!
Закрыл дверь на щеколду, схватил с лавки простыню, примерился. Выдержит, дочь худенькая тростиночка. В дверь стали ломиться. Значит Олег погиб. Притянул к себе любимицу, зашептал:
– Запоминай. Под сараем схрон, там серебро. Много серебра. Нищенкой не будешь. Выберешься, разыщешь десятника особой сотни Лихого. Только ему верю. Скажешь чья ты дочь и что отец просил за тебя. На нас напали даны, те, что в Курске службу несли, а потом Чернигову продались.
– Папка!..
– Все, милая!
Открыл окно, в последний раз поцеловал своего плачущего ребенка, привязал за поясок простыню, перевалил девчонку через подоконник в темноту.