– Кипятком обварился.
– Н-ну! Осторожней нужно быть. Иди помажь чем, а то поверь, раздует, на луну выть будешь.
– Уже иду.
Из-за поворота нарисовались очередные знакомцы тоже заляпанные кровью, помятые, но в приподнятом настроении. Только рот хотели открыть, когда Лиходеев сам изрек:
– Кипятком обварился. Иду мазать!
Удивленный Горазд спросил: – Чего это ты, батька им про болячку сказал?
– А! Не бери в голову. Я этих гавров знаю, все равно бы спросили. А так отстали и ладно.
Шли мимо крепостной стены, всюду кипела работа. Бабы из колодцев таскали воду, заливая ее в опустевшие чаны, юные смерды подносили дрова, со стен спускали погибших, снимали с них брони, поддерживая, уводили раненых куда-то в сторону центра. На лицах людей читались противоречивые чувства. Вот, где-то заголосила баба, наверное, нашла бездыханное тело своего кормильца среди десятков тел погибших. Молодые женки и детвора понесли в деревянных ведрах вкусно пахнущую еду, взбираясь по широким деревянным лестницам на стены, шли кормить голодных воев. У ближайшего подворья развернули медицинский пункт для легко раненых, оттуда явно слышались стоны, с дороги видно склонившихся над бойцами волхвов, церковников византийской веры и женщин. Эти врачеватели делали перевязки, маленькими острыми ножами вырезали из тел наконечники стрел, поили водой. Рукава полотняных рубах и ряс подкатаны, сами рубахи в чужой крови.
Шел, не обращая внимание на детали пейзажей, да и встречных здесь было мало, это же как аппендикс в организме города. Не обратил внимание и на дворовую шавку, шкура в залысинах и репьях, всю дорогу сопровождавшую их. Умные глаза пристально следили за дорогой и воями.
Слава богу, центральные улицы проскочили, вот и переулок, а там и их изба.
– Горазд, сходи к Желане, нехай мазь какую даст. Сил терпеть нет, а я умоюсь пока.
– Ага.
Прошмыгнул в дом, надеясь не сразу нарваться на Воробья. Нарвался на Милолику.
– Ой! Лихушко! Да что же это…
Зашел в умывальню, устроенную ним же в пристройке влазни, закрыв за собой дверь. Сдирая с себя кольчугу, подклад, рубаху и порты, еще долго выслушивал причитания мелкой. Долго мылся теплой, остывшей водой, пытаясь удалить запекшуюся корку крови на коже и грязь из-под ногтей, так и не смог, будто въелась. Кое-как привел себя в порядок, напялил чистые порты и рубаху. Вышел.
– Воробей, где? – Задал вопрос в лоб, надеясь уйти от разборок.
– На стены пошел. Сказал, может поможет чем. – Ответила Милолика и тут же сделала очередную попытку через стенания выразить жаль.
– Рот закрой и по таким поводам больше не открывай. У нас не оплакивают погибших и не жалеют живых. Уясни на весь свой век. – Переключился в разговоре на действия мальца. – Засранец! Я же ему велел дома сидеть!