– Разве? – удивилась Ясна.
– Только не говори, что тебе понравился. Ни одной правдоподобной сцены и такая страшная баба!
– Но Луи Гаррель! – Ясна приподнялась на локтях.
– Его появление в самом конце хоть немного спасло положение.
– Что на очереди?
– «Роскошная жизнь».
– Я так понимаю, ты теперь смотришь только фильмы про тройничок? – развеселился я.
– А я так понимаю, ты их уже все посмотрел? – съязвил Петя. – Что остается? Может, хоть там есть подсказки, как быть… втроем.
– Ты считаешь, любви между тремя людьми не существует? – спросила Ясна.
– Она существует. Но только один миг. Нестабильна, как изотоп урана. – Он взял пальцами прядь ее волос и сделал себе усы.
– Интересно, и что же у нас это был за миг? – Рыбка скептически дернула бровью.
– Каждый миг, когда мы вместе. Мы – сбой в системе. Знаешь, природная аномалия. Самый позорный божественный просчет.
– А-ах, представляю эту фразу в кино! Как на ней замирает сердечко у всех малолетних зрительниц, а их парней начинает тошнить.
Я снова рассмеялся.
Мне нравилась ее подростковая способность одновременно любить и отрицать что-то.
Например, бутафорскую новогоднюю мишуру и суету, создаваемую вокруг праздника. Идя вдоль витрин, она рассуждала, как все это насквозь фальшиво. Но дома не отлипала от нашей наряженной елки и гирлянды развешивала повсюду, на всех доступных поверхностях – разве что только не на мне.
Или вот эзотерику, которой увлекалась Полина. Ясна снисходительно посмеивалась над ее заявлениями о прошлых воплощениях и чакрах, зато у нее самой на стене красовалась странная схема под названием «Дерево Сефирот». Я потом погуглил. И офигел.
Ну и Петину романтику, конечно же. Бесконечный источник отрицания и любви.
– Так что в больнице сказали? Отчего обмороки?
Ясна уселась на кровати, положив на меня ноги.
– В той, куда они меня привезли, ничего не сказали. Отправили туда, где я наблюдаюсь. А там… там… В общем, выяснили, что метастазы уже в лимфе, – она усмехнулась, словно говоря: «Вот видите, я же знала, что все так будет». Словно ей удалось доказать что-то, словно она выиграла важный спор. Только у кого выиграла?
Воронцов часто задышал и побледнел. Я, наоборот, замер. Тошнотворный тяжкий холод выполз из-под кровати и скользнул мне под футболку.
– Это ведь может быть ошибкой?!
– Не думаю. – Она пожала плечами.
Воронцов притянул ее к себе, как сомнамбула, и уткнулся в самое неудобное для этого место: соединение шеи с ключицей. Он долго безжизненно глядел вдоль своего клюва, словно дальше не было никакого пространства.
– Не бойся… – раздался ее шепот. Я видел, как закрылись его глаза, как натянулись на веках тонкие голубоватые венки. Видел, как погасла и зажглась ослепительно-золотая гирлянда, повторив ритм моего дергающегося дыхания. Как тень от елки накинула сеть на всю комнату, а потом исчезла. Видел, как уходит время.