Если все это заранее обречено на провал, ради чего продолжать?
Прокручивая это в голове, я сам все рушил. Но и не подозревал, как именно все закончится на самом деле. Придумывая возможные варианты расставаний, я даже не мог представить, чем все обернется.
Но рано еще говорить о конце, на то он и конец, чтобы подойти к нему в нужное время.
Ярославна. Я повторял и повторял это имя, лежа в одиночестве в своей комнате. Повторял столь бесконечно, сколь бесконечна была ночь. И если повторять имя долго, оно как бы лишается смысла, а потом, наоборот, наполняется чем-то новым.
Ярославна. Это созвучно со словом «славно». Как смешно она выгибает тонкие пальцы, когда пытается показать что-то жестами. Как странен ее взгляд. Как странны разного цвета глаза! Как странно вообще ее существование, ее появление в моей жизни, ее предложение, ее чувство ко мне и Воронцову! Чувство явно нездоровое. Как и у нас к ней. Будто в детстве каждого из нас что-то надломилось, жизнь соскользнула с запланированного маршрута на еле заметную тропку в грязную подворотню. А потом наши кривые пути случайно пересеклись.
Ярославна. Ярославна. Эта «Я» и это «Р»! И вот уже трудно соотносить это грубое, звучное имя с хрупкой фигуркой, с вьющимися волосами, с надломанным изгибом рта.
Ярославна. Было в этих звуках что-то языческое, что-то сильное и властное, похожее на восход солнца. Что-то такое, что существует независимо от тебя, независимо от человечества. Такое славянское, такое древнее имя. Имя, не имеющее ничего общего с современным миром, с моим миром: ни с модой на американские желтые ботинки, ни с андеграундной музыкой, ни с выставками, на которые мы ходим. Даже возрождение и готика слишком молоды по сравнению с этой древностью. И язычество это постепенно, с наступлением жидко-серого зимнего утра, вытесняло все платоническое, что было в моей зарождавшейся любви, уничтожало любые мысли. Как часто мне кажется, будто я – это два разных человека одновременно. Вот только-только я думал о возвышенном, страдал от того, что между Ясной, мной и Петей возникло что-то непонятное, вспоминал о тоскливых ночных силуэтах домов, а теперь это вдруг осталось где-то вдали, теперь мне вдруг всё это стало безразлично, теперь мне нужно было это маленькое тело, здесь, в моей постели, тело со всем его именем, со всем его язычеством, мне нужны были его повороты и вздрагивания под моими руками, его сокровенные изгибы, пусть бы оно металось, сопротивлялось мне – только лучше! Ах, и черт с ним, с Воронцовым!
Эти мысли загорались в мозгу всполохами, а тем временем я жаждал ее прикосновений. Я застыл в изнеможении, затем наконец откинул одеяло и отправился в ванную смывать следы ночных переживаний. Еще несколько долгих минут мне было стыдно – стыдно перед Ясной. За то, что я мысленно сейчас проделал. Я старался не смотреть в зеркало, будто мог увидеть там какого-то преступника, – поэтому не стал даже бриться.