Ему я представился ярым поклонником научной мысли, сказал, что в настоящее время собираю материал для книги под условным названием «Невоспетые гении».
– И о чем она будет?
Я смущенно признался, что подумывал начать книгу с очерка о его жизненном пути и популярного пересказа основных работ, при условии если он поступится своей широко известной скромностью. Конечно, мне придется беспокоить его расспросами, так как в основе должен быть фактический материал. Он считал, что все это чушь, и не желал даже думать о такой ерунде. Но я напомнил ему о долге перед будущими поколениями, и он согласился обдумать мое предложение. На следующий день он без обиняков предложил мне написать его биографию и посвятить ей не просто главу, а целую книгу. С этого дня он говорил без остановки, а я все записывал… действительно записывал. Дурачить его я не осмелился: время от времени он прерывал свой рассказ и просил почитать, как получилось. Но о путешествии во времени он не упоминал. Наконец я не выдержал:
– Профессор, правда ли, что, если б не некий полковник, одно время прикомандированный к университету, вам ничего не стоило получить Нобелевскую премию?
Три минуты подряд он замысловато ругался.
– Кто вам о нем рассказал?
– Видите ли, профессор, когда я собирал материал для статьи о Министерстве обороны… я ведь, кажется, упоминал об этом?
– Нет.
– Так вот, собирая тот материал, я услышал всю вашу историю от одного доктора наук – он консультировал в соседнем отделе. Он прочитал отчет полковника и был совершенно уверен, что, если б вам позволили опубликовать результаты опытов, ваше имя стало бы известно среди физиков…
– Хрмф! Тут он прав!
– Но я понял, что открытие засекречено… по приказу того полковника… как бишь его… Плашботтом.
– Трашботтем,[47] сэр. Наглый, напыщенный, надутый недоносок, не способный найти свою шляпу, прибитую гвоздями к его башке. Что стоило бы проделать.
– Мне очень жаль.
– О чем сожалеть, сэр? Что Трашботтем был тупицей? Так в этом виновата природа, а не я.
– Мне очень жаль, что мир так и не узнает об открытии. Я понимаю, вам запретили говорить о нем.
– Кто вам это сказал? Что хочу, то и говорю!
– Я так понял, сэр… со слов моего друга из Министерства обороны.
– Хррмф!
Больше в тот вечер я ничего из него не вытянул. Только через неделю он решился показать мне лабораторию.
Все остальные лаборатории были заняты теперь другими исследователями, но свою темпоральную лабораторию он никому не уступал, хотя и перестал ею пользоваться. Ссылаясь на режим секретности, он запретил даже входить в лабораторию и не позволил демонтировать установку. Когда мы вошли в помещение лаборатории, запах там стоял, как в подвале, не проветриваемом годами.