— Прекрасная речь, сэр! — одобрил находившийся в студии государственный секретарь. — Надеюсь, что она многих встряхнет и направит их злость не на нас, а на русских.
— Я тоже на это надеюсь, Дилан, — сказал президент. — Завтра придется отчитываться перед Конгрессом, и демократы, несомненно, воспользуются и проигранной войной, и недовольством народа. Если я не получу у них поддержки, придется заняться написанием мемуаров.
Президентский конвертоплан сел в сотне метров от развалин. Винты подняли в воздух облако пыли и пришлось несколько минут ждать, пока ее сдует ветром.
— Зря вы это затеяли! — неодобрительно сказал Мурадову сопровождавший его генерал. — Эта прогулка даже в защитном костюме не прибавит здоровья! И потом, что вы хотите там увидеть? Мы отсняли фильм…
— Мне мало фильма, — глухо из‑за маски отозвался президент. — Хочу посмотреть сам. Когда вы закончили эвакуацию?
— Вчера, в шесть вечера, вывели людей из последнего уцелевшего убежища. Сто тысяч вывезли до начала войны и в два раза больше эвакуировали из убежищ после взрыва. Трудно работать из‑за завалов. Вблизи эпицентра это вообще невозможно. Если там кто‑то и уцелел, мы до них не доберемся. Уцелевшие уже не жильцы, а у меня могут быть потери в спасателях.
— Сто тысяч человек, — сказал Мурадов, — даже больше.
— Примерно половина всех наших потерь, — подтвердил тоже надевший маску генерал. — Единственный город, в который попали по‑настоящему. В некоторых районах даже сохранились дома, но центральная часть полностью разрушена. Мы сели в километре от эпицентра.
— Почему так далеко?
— Для экскурсии достаточно! Хотите переломать ноги или попасть под обвал? Я так потерял два десятка парней!
— Ладно, хватит и этого, — согласился президент. — Да не волнуйтесь вы так, Сергей Владимирович, не собираюсь я ломать ноги и лазить по развалинам. Просто пройду по улицам. Это мой родной город, с ним нужно проститься. Сами говорили, что на окраине невысокий уровень радиации, так что ничего со мной не случится за какой‑то час.
Надевшие защитные костюмы телохранители открыли дверь и спрыгнули на усыпанную битым камнем землю. Для Мурадова из днища конвертоплана выдвинули трап.
— Их я не могу оставить, — кивнул на парней президент. — Они меня просто не послушают. Но вам там делать нечего! И так, наверное, уже порядком облучились. И не спорьте, этим вы только нас задержите.
Генерал остался, а Мурадов с тремя телохранителями приблизился к развалинам и минут через пять скрылся за наполовину разрушенными домами.
«Что же это за улица? — думал он, обходя места, через которые было трудно пройти. — Должны были сесть в Ленинском районе, а в нем я знал каждую. Может, не по названиям, тем более что их меняли, но по внешнему виду — точно. А сейчас это только груды битого камня и остатки потемневших стен не выше второго этажа. Здесь еще можно пройти, а со строительной техникой и проехать. И радиация совсем небольшая. Сколько пришлось выслушать ругани в свой адрес! Но я все‑таки настоял на своем и, наверное, зря. Ничего не могу узнать! Но хоть прощусь перед тем, как авиация сравняет здесь все с землей. Когда‑нибудь построим мемориал для погибших горожан. Знаю, что не виноват в их смерти, но как же тяжело!»