Опираясь на ограду балкона — вялая вода десятью этажами ниже отражала его худые угловатые плечи и изможденный профиль, — Керанс наблюдал за тем, как одно из бесчисленных термальных возмущений прорывается сквозь группу мощных хвощей, тянувшихся вдоль протоки, что вела к выходу из лагуны. Отделенные окружающими зданиями и инверсионными слоями, воздушные мешки быстро нагревались — а затем резко вырывались вверх, подобно выпущенным на волю воздушным шарикам, оставляя за собой внезапно детонирующий вакуум. На несколько секунд висящие над протокой облака пара рассеивались, и яростный миниатюрный смерч ударял по двадцатиметровым растениям, валя их как спички. Затем, столь же внезапно, смерч исчезал — и здоровенные, похожие на колонны стволы понемногу оседали в воде, будто медлительные аллигаторы.
Рассудив логически, Керанс сказал себе, что поступил очень мудро, оставшись в отеле — по мере роста температуры смерчи налетали все чаще. Впрочем, он также знал, что подлинные его мотивы совсем иные — ему давно стало ясно, что на станции уже почти нечего делать. Биологическая картография превратилась в бессмысленную игру, поскольку новая флора в точности следовала линиям появления, спрогнозированным двадцатью годами раньше, и Керанс нисколько не сомневался, что ни один человек в Кемп-Берде, что в Северной Гренландии, не удосуживается даже подшить его отчеты — не говоря уж о том, чтобы их прочесть.
По сути дела, старый доктор Бодкин, ассистент Керанса на станции, уже как-то раз с немалым хитроумием сфабриковал личное свидетельство и описание одним из сержантов полковника Риггса крупной ящерицы с гигантским спинным плавником, которую видели курсирующей по одной из лагун, во всех отношениях неотличимой от пеликозавра, раннепермской рептилии. Если бы этот отчет приняли за чистую монету — как известие об имеющем исключительную важность возврате эры гигантских пресмыкающихся, — на них мигом обрушилась бы целая армия экологов в сопровождении снаряженного тактическим ядерным оружием спецподразделения с приказом двигаться к югу на постоянной скорости в двадцать узлов. Однако ничего, кроме обычного сигнала о получении, вслед за столь сенсационной информацией не последовало. По-видимому, сотрудники в Кемп-Берде слишком устали даже для того, чтобы просто славно повеселиться.
К концу месяца полковник Риггс и его небольшой разведывательный отряд закончат обследование города («Был он некогда Берлином, Парижем или Лондоном?» — спросил себя Керанс) и двинутся на север, буксируя за собой экспериментальную станцию. Керансу трудно было поверить, что он когда-то оставит свои апартаменты в пентхаусе, где прожил последние шесть месяцев. Репутация отеля «Риц», охотно соглашался он, была в высшей степени заслуженной — взять, к примеру, хоть ванную комнату, которая, с ее ваннами и раковинами черного мрамора, позолоченными кранами и зеркалами, походила на часовню при соборе. Курьезным образом Керансу доставляла удовольствие мысль о том, что он оказался последним постояльцем этого отеля. Согласно его пониманию, это обозначало заключительную фазу его собственной жизни — одиссею к северу через затопленные города на юге, которая вскоре должна была завершиться возвращением в Кемп-Берд с его бодрящей дисциплиной — равно как и прощальный закат долгой и роскошной истории отеля.