Диагностировать заболевание было несложно. Керанс узнал те же симптомы, что и у себя — ускоренный вход в собственную «зону перехода», — и оставил лейтенанта в покое, попросив Бодкина периодически о нем справляться.
Любопытно, однако, что у Бодкина возникло более серьезное отношение к недугу Хардмена.
Дверь открылась. Керанс тихо вошел в темную комнату и застыл в углу у шахты вентилятора, заметив предостерегающий жест Бодкина. Шторы на окнах были спущены, а кондиционер, к немалому удивлению Керанса, отключен. Воздух, поступавший из вентилятора, всегда был лишь на считанные градусы холоднее атмосферы лагуны, а кондиционер обычно поддерживал в каюте ровно двадцать градусов. Мало того, что Бодкин выключил кондиционер — он к тому же воткнул в розетку для бритья у зеркала над раковиной небольшой электрокамин. Керанс вспомнил, как собирал этот камин в лаборатории на экспериментальной станции, монтируя неровное параболическое зеркало к единственному волоску накала. Всего лишь в пару ватт мощностью, камин, казалось, излучает чудовищное тепло, пылая в маленькой каюте подобно жерлу печи, и через считанные секунды Керанс почувствовал, как пот собирается у него на загривке. Бодкин, сидевший на металлическом прикроватном стульчике спиной к камину, по-прежнему был одет в белую хлопчатобумажную куртку, два широких пятна пота на которой соприкасались у него между лопаток. В мутном красном свете Керанс разглядел, как с лысой головы доктора, будто расплавленный свинец, медленно капает влага.
Хардмен полулежал, тяжело опираясь широченными плечами о спинку кровати, его большие ладони придерживали надетые на голову наушники. Узкое лицо с крупными чертами было направлено на Керанса, но глаза оставались прикованы к электрокамину. Испускаемый параболической чашей диск интенсивно-красного цвета чуть меньше метра в диаметре лежал на стенке каюты, причем голова Хардмена оказывалась в самом его центре — словно в окружении чудовищного пылающего ореола.
Слабый скрип доносился от переносного проигрывателя на полу у ног Бодкина — там крутился единственный восьмисантиметровый диск. Механически генерируемые звукоснимателем, почти неразличимые звуки низкого и медленного барабанного боя дошли было до Керанса, но почти сразу пропали, когда пластинка кончилась, и Бодкин выключил проигрыватель. Он что-то быстро записал в настольном блокноте, затем выдернул из розетки электрокамин и включил прикроватную лампу.
Медленно качая головой, Хардмен стянул с головы наушники и отдал их Бодкину.
— Пустая трата времени, доктор. Эти записи абсурдны. Им можно дать любую интерпретацию — какую хотите. — Он не слишком удобно пристроил свои мощные руки и ноги на узкой койке. Несмотря на жару, совсем немного пота было на лице и голой груди лейтенанта. Он наблюдал за угасающими угольками электрокамина так, словно не хотел, чтобы они совсем исчезли.