После этого им пришлось бы жить на подножном корму, переключив свое меню на древесный суп и мясо игуаны.
С топливом возникали еще более серьезные проблемы. Запасные баки дизельного топлива содержали немногим более 500 галлонов, которых хватило бы на бесперебойную работу системы охлаждения в течение максимум двух месяцев. Закупорив спальню с гардеробной и перебравшись в гостиную, а также подняв среднюю температуру до тридцати двух градусов, Керанс при удачном стечении обстоятельств мог удвоить срок службы системы охлаждения, однако по мере иссякания запасов надежда на их пополнение оставалась ничтожной. Все запасные баки и тайные припасы в разграбленных зданиях были давным-давно начисто опустошены двигавшимися на север в последние тридцать лет волнами изгнанников для нужд их моторок и шверботов. Бак подвесного мотора катамарана вмещал в себя три галлона, достаточные для маршрута длиной в тридцать миль или для ежедневного курсирования между «Рицем» и лагуной Беатрисы в течение месяца.
По какой-то причине, однако, эта извращенная робинзонада — умышленное выбрасывание себя на необитаемый остров без надежды на поддержку со стороны груженного всем необходимым галеона, разбившегося на соответствующем рифе, — вызывала у Керанса мало беспокойства. Покидая апартаменты, он оставил термостат на обычной двадцатипятиградусной настройке, не задумываясь о лишнем топливе, которое израсходует генератор, и не проявляя желания сделать хотя бы формальную уступку тем угрозам, с которыми ему предстояло столкнуться после отбытия Риггса. Поначалу Керанс считал, что такое поведение отражало скрытую бессознательную убежденность, что здравый смысл в итоге возьмет свое, однако, заведя подвесной мотор и направив катамаран по прохладным маслянистым глубинам к протоке в следующую лагуну, он понял, что подобное безразличие объясняет, почему он решил остаться. Используя символический язык концепции Бодкина, в дальнейшем Керансу предстояло отбросить общепринятые оценки времени в отношении собственных физических потребностей и войти в мир тотального, нейронического времени, где его экзистенцию уже определяли бы массивные интервалы геологической временной шкалы. Здесь наименьшей рабочей единицей считался миллион лет, и проблемы пищи и одежды становились для Керанса столь же неуместны, что и для буддиста, медитирующего в позе лотоса перед пустой рисовой чашкой под защитным пологом миллионоглавой кобры вечности.
Входя в третью лагуну и подняв весло, чтобы отвести в сторону трехметровые побеги гигантского хвоща, чья листва опускалась в самое устье протоки, Керанс без лишних эмоций отметил, что группа солдат под командой сержанта Макреди подняла якоря экспериментальной станции и медленно буксирует ее к базе. Пока разрыв между ними сокращался подобно смыкающемуся в конце пьесы занавесу, Керанс стоял на корме катамарана под промокшим зонтиком листвы — зритель за кулисами, чье участие и пьесе, и без того малое, теперь совсем закончилось.