А ситуация для державы ромеев вообще и лично патрикия Кирилла в частности была, надо сказать, не очень хорошей, и попытка действовать привычным для ромеев образом могла привести к неприятным и даже фатальным последствиям. Патрикий Кирилл лично для себя мог заполучить кол в седалище, ибо его отчетливое желание взять воительниц в плен и продать в рабство будет обязательно «прочитано» Птицей и доложено Серегину. И это была одна из самых маленьких его провинностей, потому что гекатомба славянских трупов, кремированная после разгрома аваров, тоже отчасти была на совести этого человека, и этой части по совокупности хватило бы на три расстрела, одно пожизненное заключение и двадцать лет без права переписки.
Византия же в целом, как государство, могла и должна была заполучить на своих границах непримиримого врага политики ромейских базилевсов и очаг кристаллизации для всех славяно-германских варваров Восточной Европы и Балкан. Если бы ромейские базилевсы и их ближайшее окружение были согласны на равноправное сотрудничество с этим государством, то такое развитие событий привело бы к установлению спокойствия на границе империи по Дунаю и на причерноморском побережье и высвободило бы часть сил, необходимую для действий в районе Месопотамии и Аравии. В противном случае это должно было превратить границу по Дунаю и побережье Черного моря в такое место, откуда к ромеям придут неизменные спутники бога войны – страх и ужас. Но патрикий Кирилл, по причине отсутствия знакомства с предысторией вопроса, всего этого не знал, а потому и не ведал о глубине пропасти, разверзающейся под его ногами.
Далее все было просто. Волна, уже потерявшая большую часть своего разбега, игриво ткнула военный дромон бортом к одному из причалов. Как раз к тому, возле которого собралась небольшая толпа народа, ядром которой явно были местные начальники. При этом на самом причале ромеев ожидали с веревками в руках несколько типичных славянских воинов, одетых в белые рубахи и белые же порты из домотканого полотна. Кораблям купцов повезло меньше – их просто небрежно выплеснуло на берег, что могло означать только одно – по мнению богини Даны, их путь окончен и они навсегда останутся на этом берегу. Но о них позже, а сейчас все самое главное происходило на дромоне патрикия Кирилла. Сразу же после того, как матросы «Золотой Лани» дрожащими руками приняли и закрепили брошенные им с причала швартовые концы, на борт ромейского корабля в сопровождении десятка солдат в полном вооружении решительно взошел человек, в котором за милю можно было узнать пограничного чиновника.