Кыллахов подскакал первым и увидел Сергея на краю воды - голова на галечнике, ноги в реке. Крови нет. Перевернул на спину- ссадина только на виске, видать, ударился, падая. Приложился ухом к сердцу - стучит.
Прибежал Кирька, ни вдохнуть, ни выдохнуть не может, мечется вокруг, заглядывает в бледное, с закрытыми глазами лицо Белова, а сам жужжит, как паут - таежный овод:
- Ж-ж-жи… Жу-жу-жи…
Проводник догадался, о чем спрашивает парнишка, и утвердительно кивнул: «Живой!»
Кепкой Кирька зачерпнул воды, вылил на лицо Сергею. Потом вторую, третью. Ксенофонт придержал его: «Однако, на берегу утопишь».
Тут появилась и Наташа. Решили перетащить Сергея на берег. Несли за руки, лишь слегка приподняв голову. Кирькины мышцы - что сталь. Наташину помощь он в зачет не ставил. Конечно же, главную силу, спасая друга, показал Кирька.
Кинулась Наташа оказать первую медицинскую помощь, но походная аптечка осталась в дощанике. Вскочила в седло - будто на топор села. А уж когда обратно скакала, казалось, что не кобыла скачет, а вращается под ней кривое наждачное точило. Сползла кое-как с рыжухи, идет - носок к носку ставит, пятки врозь на ширине плеч. Сунула Сергею в нос пузырек с нашатырным спиртом, а он вдыхает, но не шевелится. Натерла виски. Держит голову на коленях, гладит заросшие русыми колючками впалые щеки. Какой он беспомощный сейчас…
Белов шевельнулся, открыл удивленные глаза:
- Зоя, ты?
Он долго вглядывался в лицо девушки и, наконец, узнав, уронил голову, закрыл глаза и разочарованно пробормотал:
- А! Ты, Наташа…
В черных Наташиных глазах засветились серебряные огоньки. Хорошо, что в это же время упали первые капли дождя да и вообще никого не было рядом: Ксенофонт и Кирька поехали на лошадях за дощаником. Не отдавая себе отчета в том, что делает, Наташа подняла руку Сергея, как это делала Зоя, и вытерла ею слезы со своих щек. Пусть хоть капельку почувствует, какая она несчастная. Даже покинутый и обманутый, он никого не замечает, все ждёт эгоистку Зою…
Наконец лошади притащили дощаник, с трудом перехваченный Шатровым «а пенистом перекате. Прямо над головой Наташи воздвигли палатку, уложили Сергея в постель.
Ночью вспыхнули зеленые молнии, гром разорвал в клочья черный небесный сатин. Наташа сидела у изголовья, поила больного густым чаем. Несколько раз заглядывал Кирька: «Ч-чего ему еще п-подать? Может, сводить, т-то-это, до ветру?»
«Одна-одинешенька, никому не нужная в этой тайге»,- горько сетовала Наташа, и в то же время надоедливо, в бесконечных вариациях в ее ушах звучала песенка, оставленная Вадимом Орлецким: