– Твое высочество!
– Что?!
– Хотя бы перенеси день казни. Только не завтра! Отложи исполнение приговора на несколько дней. Подумай о своей душе! Не совершай этот грех, умоляю!
– Грех? Если Бог и есть, он где-то очень далеко и не слышит обращенных к нему стенаний. Этот день ничем не отличается от других, Иоанн. Лицемеры в рясах называют его светлым праздником, но я не верю их словам. Зато я знаю другое – я смогу вздохнуть, только когда отомщу убийцам, заставлю их испытывать муки. Я хочу их смерти! Почему же я должен ждать неделю?! А, может быть, месяц? Год? Бог не спас Мирчу, почему же я должен праздновать воскресение Христово?
В глазах монаха было отчаянье. Он искренне заботился о спасении моей души, но этот сочувственный взгляд только озлоблял. Приказав не беспокоить меня до завтра, я удалился к себе, громко хлопнув дверью.
С утра моросил мелкий дождичек. Перед Пасхой почти всегда идут дожди, и этот год не стал исключением. Когда-то, бесконечно давно, словно в другой жизни, два маленьких мальчика, Мирча и Влад, с тайным восторгом ожидали дня светлого Христова воскресения. Им говорили: дождь идет потому, что земля скорбит о смерти сына Божьего, но когда Христос воскреснет, выглянет солнце, а мир преобразится. И выйдя из храма после праздничной службы, мальчики доверчиво смотрели в небо, ожидая чуда…
К Пасхе готовились заранее, намереваясь после посещения церкви веселиться допоздна, позабыв о невзгодах и тревогах, но в этом году горожан ждало зловещее веселье. Когда жители столицы, по завершении службы, выходили из церквей, стражники гнали их на площадь, где должна была состояться казнь. На лицах людей застыл страх, многие крестились, в толпе слышались недовольные голоса.
Облака рассеялись, и солнце осветило повозку, на которой везли к месту казни приговоренных. На площади раздались свист и улюлюканье, несмотря на необычность обстановки, толпа повела себя так, как и всегда, с энтузиазмом проклиная обреченных на смерть. Я всматривался в лица преступников – людей, годами находившихся рядом со мной и при этом с легкостью скрывавших страшный грех, обременявший их души. Теперь жалкие, замученные пытками, они покорно ждали казни. Я смотрел в налитые кровью глаза убийц Мирчи – в них отражались только боль и страх. Они боялись и страдали, но это не было связано с раскаяньем – их преступление осталось в далеком прошлом, если они и вспоминали о нем, то не чувствовали угрызений совести. Я заставил их мучиться, но муки не стали расплатой за злодеяние.
Приговор был оглашен, и за дело взялись палачи. Площадь огласили вопли преступников. Сейчас в них звучал только ужас, но я знал, что скоро в них послышится и боль. Убийцы должны были кричать долго, им предстояло сполна испить чашу страданий. Еще живя в Турции, я узнал обо всех тонкостях позорной казни, и теперь надеялся, что палачи хорошо справятся с заданием, и муки злодеев растянуться на долгий срок. Я лично объяснил заплечных дел мастерам, коим до сих пор не приходилось подобным способом умерщвлять преступников, как им следует действовать. Орудие казни не должно было убивать сразу, а для этого кол надлежало делать затупленным и обильно смазывать жиром. Оставалось надеяться, что палачи хорошо усвоили урок и могли провести казнь как положено.