Первого к месту казни приволокли боярина Албула. Он упирался из последних сил, визжал, как недорезанная свинья, отчаянно извивался, пытаясь вырваться из цепких рук стражников. Преступника повалили на помост, и неожиданно он затих, осознав, что обречен. Веревочные петли захлестнули его ноги, палачи начали неторопливо натягивать веревки, насаживая тело на кол. Завершив свою работу, они подняли орудие казни вертикально, явив пронзенного боярина для всеобщего обозрения. Вопли не стихали ни на минуту, толпа, позабывшая о благочестии праздничного дня, неистовствовала. Казни всегда были любимым зрелищем, и жажда видеть чужую смерть смела показную набожность.
Экзекуция продолжалась. Насаженные на колья преступники один за другим взмывали вверх, оглашая площадь звуками, которые трудно было назвать человеческим криком, но, наблюдая за их агонией, мне не становилось легче. Я с ненавистью посмотрел на ликующую толпу. Горожане так же веселились, когда пытали Мирчу, они не знали жалости и сострадания. Может быть, уничтожение всех этих людей и стало бы достаточной ценой за жизнь брата? Когда-то жители Тырговиште поддержали заговорщиков, пришедших свергнуть законного князя, когда-то именно они обрекли на смерть моего отца и убили Мирчу. Эти люди думали, что двенадцать лет – срок, за который приходит забвение, они жили, не думая о своих злодеяниях. Да, Бог не покарал их, но я мог обрушить на них свой гнев. Сейчас богом был я.
Я подозвал Драгомира:
– Площадь окружена?
– Оцеплена двойным кольцом, твое высочество. Мышь не проскочит.
– Арестуй всех, кто здесь находится – мужчин, женщин, стариков. Всех!
– Слушаюсь, твое высочество. А потом?
Мне было очень легко произнести роковой приказ, и значительно труднее промолчать. Испепелявшее душу черное пламя питалось отчаяньем. Я ничем не мог помочь самому близкому человеку, я был так же беспомощен перед судьбой, как и те, кто сейчас мучительно расставался с жизнью на площади. Или у меня все же существовал выбор? «Тебя чтят за то, что ты справедливый! Не разрушай сделанного, не предавай себя, останься, кем был!» – вспомнились слова пришедшего из Снагова монаха. Я страстно желал смерти сытой толпе, но разумом осознавал, что эта резня всколыхнет княжество, перечеркнув все созданное таким трудом. Валахия не пережила бы смуты и гражданской войны. Суд князя должен быть справедливыми, суровыми, но не бессмысленно жестокими. Я не имел права, отдавшись эмоциям, убивать своих подданных, но мог наказать их за пособничество заговорщикам. Я вновь окинул взглядом толпу, с любопытством наблюдавшую за конвульсиями корчившихся на кольях убийц.