– Тебе, господин художник, приказано написать портрет этого господина, – прояснил ситуацию чиновник.
– Да… Я готов, – охрипшим голосом откликнулся живописец. – Начинать прямо сейчас?
– Немедленно.
Привычное занятие постепенно возвращало душевное равновесие. Разумом Франческо сознавал, насколько опасна и непредсказуема его миссия, но, раскладывая инструменты, он все больше успокаивался и даже осмелился настаивать на своем:
– Здесь слишком темно. В таких условиях невозможно работать.
– Сейчас принесут свечи! – немедленно откликнулся следивший за всем происходящим чиновник.
– Осмелюсь заметить, твоя милость, что писать желательно при естественном освещении, иначе цвета на холсте будут не такими, как на самом деле.
Лицо чиновника осталось непроницаемым, он только сделал жест рукой и один из стражников, также находившихся в комнате, отодвинул плотную занавесь. Помещение сразу наполнил свет, узник, привыкший к сумраку, зажмурился, невольно подался назад, но потом, немного привыкнув к яркому освещению, стал смотреть в окно, туда, где видны были подернутые дымкой дали и остроконечные крыши домов.
– Теперь ты можешь работать?
– Да, твоя милость.
В душу Франческо снизошло спокойствие. Когда он отдавался работе, то забывал обо всем, видя перед собой лишь тот образ, что должна была увековечить его кисть. Глаза отражали сущность души и, стремясь понять человека, мастер подолгу вглядывался в них. Но сегодня взгляд его модели ускользал, сидевший в кресле мужчина просто не замечал художника, погрузившись в свои думы. Франческо мог только со стороны наблюдать за ним, представляя его сущность, но так и не заглянув в душу. Лишь годы жестоких страданий могли придать глазам такое мудрое и отрешенное выражение. Это было выстраданное спокойствие, осознание того, что все в жизни проходит, утекает сквозь пальцы и не может случиться счастливое чудо, приносящие избавление. Но нет… в огромных темно-зеленых глазах еще жила надежда. Она то вспыхивала ярким огнем, то затухала, обращалась в тоску. А еще в них таилась неуловимая насмешка… и сила… и растерянность… и надменность князя… и печаль…
Впечатлительный Франческо опустил голову. Он никогда до конца дней своих не смог бы забыть этих глаз, но так и не сумел встретиться с ними взглядом. Несколько раз глубоко вздохнув и справившись с волнением, художник продолжил изучать свою модель, стараясь создать целостный образ и не поддаваться завораживающей силе темно-зеленых очей. На изможденном, больше похожем на обтянутый кожей череп лице незнакомца лежала печать болезни. И все же его можно было бы назвать красивым, если бы… Если бы не искалеченный рот – неестественно выступающая челюсть с растянутой нижней губой.