Дракула осекся на полуслове. Он понимал, что говорил слишком много, что князю не престало столь бурно выражать эмоции, сопровождая слова излишней жестикуляцией, но ничего не мог поделать. Все эти годы он нес груз ложных обвинений, все эти годы его подвергали несправедливым нападкам, а он не имел возможности даже слова сказать в свое оправдание, не мог защитить свою честь.
– Ладно, Влад, ступай, мне надо просмотреть еще кое-какие документы, – со смущением в голосе проговорил Дракула. – Доброй ночи!
– Доброй ночи, отец!
Юноша покинул комнату, и князь остался один. Печаль вновь легла на его лицо, возбуждение сменила усталость. Влада тревожили мысли о Штефане. Он знал, что скоро должен увидеться с ним, и предстоящее свидание внушало страх. Он не представлял, как будет говорить со Штефаном, не знал, что испытает, увидев предателя, которого прежде считал своим самым близким другом. Он вспоминал лучистые, ясные глаза «брата», его прямой, казавшийся эталоном честности взгляд…
Шум за дверью заставил встрепенуться – поздний час был временем незваных гостей и опасностей. Но вот дверь распахнулась, и на пороге предстал тот, о ком Влад думал все последнее время.
– Штефан? – Дракула поднялся навстречу, не веря своим глазам, которые часто подводили его в последнее время.
– Влад!
Князь Молдовы шагнул вперед, но резко остановился, не зная, как вести себя дальше, и какой прием ему будет оказан. Тишина затянулась, было слышно только потрескивание свечей, да дыхание двух человек, смотревших в глаза друг друга.
– Я не ждал тебя сегодня, – нарушил молчание Дракула. – Завтра мы официально заключим трехсторонний антиосманский союз и тогда…
– Я не смог дождаться утра. Пришел тайно, один без охраны.
– Ты рискуешь. Здесь много убийц, готовых напасть из-за угла.
– Только не в твоем доме. Я верю тебе, Влад.
Князь резко отодвинул стул:
– Не думаю, что нам уместно говорить о доверии.
– Но Влад, мы вновь союзники…
– У нас общий враг – лишь это скрепляет наш союз. В политике не бывает друзей. Ты преподал мне хороший урок политической целесообразности, брат.
У молдавского князя были все такие же ясные, лучистые глаза:
– Послушай, Влад… То, как я поступил с тобой в шестьдесят втором… Это самая страшная ошибка, за которую я обречен расплачиваться всю свою жизнь. Я проклинаю тот день и час, когда принял решение атаковать Килию. Незаживающая рана напоминает мне об этом и по сей день. И я знаю – это не случайность, не оплошность лекарей – это клеймо позора и предательства, это – кара Божья! Влад, тогда я был молод и глуп! Я позарился на легкую добычу, я поступил, как последний дурак и негодяй…