– Что за браслеты? – оживился Лыков. – Это ими он казанских атаманов казнил?
– Да. Диковинная штука. Они у него на обеих руках. Острые, как бритва! Лезвия необычные, по кругу идут, да еще извиваются… В обычном виде, значит, они сложены друг к дружке и не опасны. А когда надо, он их разворачивал, и получалось оружие. Из Африки ему достались.
– Из Африки? – хором спросили полицейские.
– Ей-ей, Афанасий Стратонович сам так сказал. А что? Я верю. Он чудной, шут знает где куролесил, весь мир поглядел. В Уссурийском крае с тиграми бился, женьшень копал.
Лыков с Делекторским переглянулись.
– А в Африке твой начальник как оказался? – спросил Алексей Николаевич. – По своей воле или бежал туда?
– Сначала убег туда, а потом оттуда, – рассмеялся каторжник.
– То есть?
– Я и сам толком не знаю. Но Вязальщиков говорил так: обстоятельства вынудили драпануть как можно дальше из России. А потом и в Африке опять, значит, обстоятельства. Верю. Он такой: всюду найдет, как заработать. На остальных ему наплевать, и везде Афанасий Стратонович по этой причине врагов наживал. И приходилось, стало быть, снова тикать.
– Скандальный?
Оберюхтин задумался, потом ответил:
– Не скандальный, не то слово. Он… черт. Я уж говорил!
– Что значит черт? В каком смысле? – не понял Лыков.
– Черт и есть, – убежденно заявил бандит. – Никого не боится, никого в грош не ставит. Сатане в зенки рассмеется! И убить его нельзя: ловкий и храбрый. Только совершенно безжалостный. Спасите меня от него, Алексей Николаич! Вам одному по силам.
– Продолжай.
– Чего? А… Когда, значит, захватил Вязальщиков всю линию снабжения, то вошел в большую силу. Окончательно из себя выпрягся. Жил как падишах. Дважды в год, на Рождество и на Пасху, всю тюрьму бесплатно водкой и вином угощал. Ездил в Мальцевскую тюрьму баб себе выбирать.
– Это единственная женская тюрьма в Нерчинском каторжном районе, – пояснил сыщик зауряд-прапорщику.
– Не понравился ему смотритель этапного пункта в Шелапугине, так он служивого прикончил. И дознавать никто не стал. Конвойные его опасались больше, чем начальника батальона! Короче говоря, стал Афанасий Стратонович, как паук, всю каторгу сосать, в год по сто тысяч загребать. Но ему показалось мало. Вызвал он меня как-то ночью в канцелярию, принялся про Казань расспрашивать, что да как. Про Божью Матерь: много ли на ней золота и бриллиантов, как ее караулят. Я сообщил, что знал, а и невдомек мне, для чего тот разговор. А потом он снова позвал и говорит: пора тебе, Иона, домой лыжи вострить. И дал наказ: бежать с каторги, осесть в Казани и найти там хорошего клюквенника. Такого, который не побоится чудотворную икону спереть.