– Ну а покупателя он где взял? – удивился Лыков. – Богачи-староверы в тюрьмах сидят неохотно, а все больше в столицах.
– На каторге, ваше высокоблагородие, каждой твари по паре. На любой вкус есть человек. Вот и в селе Алгачинском такой нашелся. Село это близ тюрьмы, тюрьмой живет и беглых покрывает. Прятался там один оборотистый делец, который для рогожцев старые образа покупал. Ездил по державе и где какую икону находил, то ее торговал. А ежели не отдавали, то им же хуже: бесплатно брал. Ничем от него не отвязаться было. Однажды тот делец переборщил, украл у сильного купца, в Муроме дело было. И загремел по этапу. Вязальщикову его знакомства на Москве понадобились, и он устроил дельцу побег. Велел ему ехать в Рогожу, искать на Казанскую Пресвятую Богородицу покупателя. Только чтобы меньше миллиона не предлагали. Вот.
– И тебе тот же Вязальщиков побег устроил?
– Точно так. У него это запросто. И сам вскоре за мной следом утек. Поселился в той же Казани, чтобы сделку, значит, облебастрить.
– Дальше было, как Шиллинг рассказывал?
– Ага. Я про Чайкина слыхал, еще когда он под фамилией Сорокин работал. Ловкий и дерзкий, то, что надо. Поговорил с казанскими ворами, подсказали они мне насчет Васьки-немца. Столковались мы с ним, и вывел меня Васька на своего родственника. Чайкин – голова! Сразу вопрос так поставил: все, что на иконе помещается, ему. А заказчику одна доска. Вязальщиков, как узнал, тут же согласился.
– Ты ведь их знакомил? – спросил Лыков.
– А то как же. Ведь миллионное дело. Надо друг дружке в глаза посмотреть.
– Где и когда они уговорились?
– В Рождество засели мы трое в ресторане Гяркина, что в Русской Швейцарии. И Чайкин с Вязальщиковым промеж собой заключили сделку. Решили два образа спереть, там еще Спаситель подвернулся, тоже в богатой ризе. Тогда же придумали второй-то образ спалить, а сделать вид, будто оба погибли. Чтобы, значит, искали не икону, а только камни с золотом.
– Когда вы вчетвером из монастыря выбрались, там и поделили добычу. Правду Шиллинг сказал?
– Правду, ваше высокоблагородие. В саду у Попрядухина каждый взял свое. Я доску сунул под рубаху и пошел. Утро, туман стоит… Страшно мне вдруг сделалось. Такая штука у меня под пазухой! А что, если Бог есть и он меня сейчас покарает? И сдали у меня невры, сунул я образ в «шипову дыру», досками закрыл и бежать.
– И что дальше?
– Дальше, Алексей Николаич, едва меня за это Вязальщиков не убил. Уж так бранился, так бранился! И вечером, несмотря на то что весь город настороже был, полиция разъярилась, послал он меня доску ту достать и ему принести. Больше я с той поры ее не видел.