- Эдик! Эдик!..
* * *
И я не расспрашивал ее ни о чем, и губами видел в темноте, как Фрося закрыла глаза и улыбается, проводил руками по ней - над нею, не касаясь ее. И только раз она проговорилась:
- Они хотели меня изнасиловать, но я молилась, и у них ничего не получалось, и, может, поэтому было очень страшно, еще страшнее...
А я молчал, только обнимал ее, по-прежнему обнимал, и уже руки над ней, в воздухе, сделались тяжелые, будто чугунные, однако я не ощущал усталости, забыл про нее, как можно забыть во сне про любимого и дорогого человека; вдруг она спросила:
- Умерла ли мама?
Я молчал, но почувствовал, как Фрося открыла глаза, и тогда сказал:
- Да!
И она замолчала, надолго замолчала, и лежала с открытыми глазами, не мигая, и уже мои руки перестали быть крылатыми, они опустились на нее, и Фрося сказала:
- Какие они тяжелые, раньше не замечала.
И - вот - полилось со второго этажа, словно камешки застучали по решетке, как несколько дней назад, и я осознал, остро почувствовал бездну времени, будто прошли годы, и от этого ощущения стало жутко, и сейчас я понял Фросю после того, как ее били по ребрам...
- Ты не хочешь со мной... - сказала она, - потому что меня хотели изнасиловать, и ты думаешь: может, я скрываю, может, на самом деле изнасиловали; тем более - я в таком состоянии, что точно не помню; одно помню: хотели изнасиловать и били по ребрам, но у них ничего не получилось.
А я сказал:
- Ничего я не думаю, это не может иметь, не имеет никакого значения: так или этак.
- Для мужчины имеет, - сказала она. - Для вас все имеет значение. И ты еще, может, боишься заразиться чем-нибудь. Ведь, правда, да?
- Да, - тогда сказал я, чтобы отвязалась.
Фрося еще прошептала в ухо:
- Ты не хочешь со мной, потому что я... - и не закончила: сумасшедшая; но я понял и сказал:
- Да, - а потом: - Нет!
Она вздохнула:
- Конечно, я постарела, и со мной совсем не интересно, но как мне жить тогда, если я хочу, если я могу быть только с тобой, и пускай у тебя будут девушки, сколько угодно, но я хочу быть с тобой, и ты встречайся с ними, а я буду рядом...
Приснилось: я - женщина. Я в театре на сцене. Вернее, не совсем на сцене, а за кулисами, но все равно на сцене. В декорациях деревня, ветхие домишки, столбы, заборы, поросшие мхом, - и ни души. Наконец появляется почему-то японец, и я от него удаляюсь, прохожу по какому-то коридору, за мной шаги, вижу дальше по сторонам кусты, за ними начался лес. Не листья шуршат, а на ветках - колокольчики; их так много, будто листьев, ветер подует - они стрекочут, как кузнечики - до безумной головной боли. В лесу кладбище, и я иду между крестов с желтой подушечкой в руке. Оглянулась: где японец? И, оглянувшись, я сразу - в своей деревне, дома, - лихорадочно собираю вещи, спешу на электричку, и понимаю: сюда не вернусь, - в окна всякая дрянь лезет, рожи; среди рухляди, тряпья нахожу гипсовую маску женского лица - такие делают после смерти, и - узнаю себя. Она падает у меня из рук и разбивается на четыре части. Одну четвертинку аккуратно укладываю в чемодан, в этот момент заходят две девочки в белом. Они запели, и я открыл глаза - ее рядом не было. Я нажал на кнопку будильника, все сразу смолкло. Позвал ее - Фрося не отзывалась; прошедшись по квартире я задумался, что означает желтая подушечка.