Тем временем машина ползла как улитка, тьма, казалось, и не собиралась рассеиваться.
— А может, ему посветить? — откликнулся Голова.
— Кому посветить? — удивился Комар.
— Да водителю же…
— Чем?
— В моей котомке завалялся фонарь.
— Постучитесь в кабину.
Жежеря и Трутень, не сговариваясь, забарабанили в кабину. Не выключая мотора, Лысак притормозил, высунулся из кабины.
Наперебой объяснили ему, в чем дело.
— Не могли сказать раньше?
— Ну, ну, — беззлобно пригрозил судья, — самого прокурора обзываешь.
— Теперь все одинаковы, все — прокуроры, — хмуро парировал Лысак, взяв из рук Головы металлический фонарик.
— Слыхал, Сидор Зотович? Разжаловали нас…
Голова не обиделся, басовито прохрипел:
— Переживем…
Блеснул карманный фонарик. То ли лампочка в нем была такая миниатюрная, то ли батарейка уже выдохлась, но высевалась из него только слабая полоска света. И все-таки хоть и слабый, но живой лучик прыгал впереди, высвечивая из кромешности то полную воды колею, то бугристое болото. Мотор заработал веселее, машина заметно набирала скорость.
Лысак, вертя баранку, чувствовал себя так, будто бы сейчас, когда нет Качуренко, был здесь самым старшим, ответственным за этих молчаливых людей в кузове и за самого комиссара, зябко вертевшегося на пружинистом сиденье.
— Кто так светит? — властно покрикивал он. — Ты, Яремович, руку высунь, снаружи подсвети…
Сквозь ветровое стекло луч пробивает слабо, притупляется. И совсем другая статья, если светить напрямую…
Белоненко молча выполнил приказ, высунул за окно не только руку, но и голову, направил, желтоватую полосу света на дорогу. Похоже было, что дорога ползла вверх, так как вода в колеях не застаивалась, блестел размытый и утрамбованный песок. Белоненко сразу же сориентировался — этот обнаженный холм, за которым уже начинались поля колхоза, был приметным ориентиром. Три километра с немалым остались позади.
Роман Яремович знал, что должен остаться в тылу, если враг достигнет Калинова. Не только знал, но и активно вместе с другими формировал будущий отряд из коммунистов и комсомольцев, не раз выезжал с товарищами в лес для тайной постройки будущего жилья, подбирал связных, тех, кого вскоре назовут подпольщиками, был одним из немногих, кто знал, где были склады с продовольствием, одеждой, под какими дубами и соснами закапывалось оружие, бутылки с горючей смесью.
Полуторка вскарабкалась на самый верх, на самый высокий песчаный холм. Днем отсюда было видно далеко. Калинов был перед глазами, будто выписанный на карте-километровке. Дождь притих, сквозь тьму лучше просматривались белые песчаные колеи.