— Я так и сказал твоему дядюшке: «Я кучер, а не чёртов подавальщик».
Майк рассмеялся.
— С этими татуировками в виде русалок и прочих у тебя на руках, ты больше похож на моряка.
— Моряк их мне набил. В Сиднее. Он хотел ещё и на груди, но у меня закончились деньги. Жалко. Мне было всего пятнадцать…
Перенёсшись в мир, где пятнадцатилетние мальчики с радостью тратят свои последние деньги на то, чтобы их так изуродовали на всю жизнь, Майк посмотрел на друга с чем-то вроде благоговения. Он в свои 15 лет был не более чем ребёнком, которому давали один шиллинг в неделю на карманные расходы и ещё один оставляли в воскресенье утром для пожертвований в церкви… Со дня пикника между двумя молодыми людьми установилась приятная и нетребовательная дружба. Сейчас они представляли собой весьма разношерстую парочку: раскинувший руки и ноги Альберт в молескиновых брюках и рубашке с подвёрнутыми рукавами, и официальный Майкл с гвоздикой в петлице.
— Майк парень что надо, — говорил Альберт приятельнице кухарке. — Мы с ним друзья.
И они ими были, в лучшем смысле этого слова, которым так часто злоупотребляют. И то, что Альберт, только что померявший на свою круглую косматую голову серый цилиндр друга походил на фокусника, а Майкл в широкополой и засаленной шляпе Альберта словно сошел со страниц журналов про школьников, — для них не имело никакого значения. Так же, как и прихоть судьбы, оставившая к двадцати годам одного почти полностью неграмотным, а второго едва способным высказаться: обучение в частной школе никак не гарантирует зрелую манеру речи. В присутствии друг друга они не замечали своих недостатков, даже если таковые у них и были.
Между ними было приятное взаимопонимание и не очень много разговоров. Если они и заводились, то темы их были весьма бытовыми: задняя правая нога кобылы, которую Альберт смазал сосновой смолой, или упрямое увлечение полковника розарием, только отнимающим время и требующий больше чёртовой прополки чем акр картошки. Да и какой вообще толк в этих розах? Они также не касались неловких вопросов политики или других убеждений, которые часто принимаешь за свои, прочитав их в газете. Это многое упрощает в дружбе. Для них, например, не представляло никакой преграды, что отец Майкла был консервативным членом английской палаты лордов, а отец Альберта, когда тот последний раз о нём слышал, — бродягой подсобным рабочим, находящимся в постоянной распре с хозяином сарая. Молодой Фитцхьюберт был для Альберта идеальным компаньоном: он мог часами молча сидеть на перевёрнутом ящике для соломы на конном дворе и внимать коренной мудрости и остроумию. Некоторые из самых жутких историй, рассказанных Альбертом были правдой, некоторые нет. Это было не важно. Для Майка, вольные рассказы кучера стали постоянным источником интересных открытий, не только о жизни в целом, а об Австралии. В кухне «Лейк Вью» достопочтенного Майкла — представителя одной из старейших и богатейших семей Объединённого Королевства, — по-простому называли «тот бедный английский недотёпа», — выражение, появившееся из подлинного сострадания к человеку, которому пришлось слишком много учиться.