Сервировав столик, Лобов отправил послушную каталку на ее запрограммированное возле автоматических прилавков место и осмотрелся. В центре зала кипел и плескался фонтан, его разновысокие пенные струи были подкрашены мягкой подсветкой акварельных тонов. Вокруг фонтана под как бы отдаленные каплеструйные музыкальные аккорды в плавном танце скользило десятка полтора пар. Чем дольше следил Иван за танцующими, тем более ему чудилось, что этот сдержанный ласковый танец похож на древний славянский хоровод, который водили его предки поздним летом перед сбором хлеба в честь доброго, но капризного бога Солнца - Костромы.
Снегина Иван заметил сразу же, как только он появился в его поле зрения - в толпе танцующих. Высокий, сереброголовый, в белом костюме, оттенявшем бронзовый загар лица, шеи и кистей рук и подчеркивавшем синеву глаз, Снегин был красив. По-мужски красив. Одинаково хорош что для картины, что для скульптуры. И молодая женщина, с которой танцевал Всеволод, была картинно красива: смуглянка с точеной фигурой и мягким, будто полированным лицом африканского типа. Она была одета в форменный костюм космонавтов - голубой с белым кантом, но Иван не мог отделаться от впечатления, что смуглянка - и не космонавтка вовсе, а актриса. Поэтому вся эта сцена у фонтана невольно представлялась ему фрагментом из пьесы, в которой Всеволод Снегин уверенно играл главную роль. Судя по манере общения во время танца, Всеволод вряд ли знал эту дочь знойной Африки прежде, до этой встречи. Просто увидел - и не мог удержаться от того, чтобы, предваряя встречу с Иваном, не пройтись в танце с этой красавицей. В этом был весь Снегин! Импульсивный и порывистый, несмотря на рассудочную мощь своего интеллекта, холодноватый, но страстный в этой холодности поклонник всего прекрасного, а уж женской красоты - в особенности. Недаром же в юности он был удостоен прозвища Гранд!
Разглядывая такие разные и все-таки странно схожие манерой улыбаться, поглядывать друг на друга и на весь остальной мир лица танцующей пары: медальное лицо Снегина с уже отяжелевшими, но еще сохранившими свою природную чеканность чертами, и мягкое, будто отполированное зноем и ветром лицо африканки, добрую половину которого занимали глаза да губы, Лобов вдруг ощутил, как похолодело его сердце. Правда, оно тут же начало оттаивать, но легкий холодок в груди, точно привкус мятной конфеты во рту, застоялся и никак не хотел рассеиваться. В памяти Ивана всплыла улыбка Лены, совсем не такая, как у африканки, - бездумная улыбка трепетно-радостной плоти, совсем другая - улыбка души, улыбка грустноватая, как и все иное, осмысленное человеком достаточно глубоко и полно. Улыбка Лены всплыла, будто Лена на секунду присела за белый столик рядом с Иваном и растаяла, оставив в груди мятный холодок.