– До конца лета – разве не вечность? – вздохнула я.
– Нет. Тебе только сейчас так кажется, в первый день. Вот увидишь, все пройдет куда быстрее, чем ты думаешь.
Легко ему говорить. Если моя жизнь почти остановилась, то Уэс был занят, как никогда раньше. Он много работал над своими скульптурами, спрос на которые увеличился, отвозил готовые работы в центры ландшафтного дизайна и принимал новые заказы. По вечерам он теперь работал в магазине «А-ля Карт», предлагающем еду ресторанного качества с доставкой на дом.
В последнее время большинство наших разговоров происходило по пути от одного заказчика к другому. То есть я сидела в своей комнате, уставившись в окно, а Уэс колесил по городу в компании цыплят пармиджано и креветок в чесночном соусе. Я всегда радовалась, услышав его голос, но это было лишь подобием живого общения.
Мы больше не говорили о «Правде» – приостановили игру до тех пор, пока не увидимся лицом к лицу. Иногда по вечерам, сидя в одиночестве у себя на крыше, я прокручивала в голове вопросы и ответы, которыми мы успели обменяться. Я почему-то боялась их забыть, как трудные слова из словаря или что-то вроде того.
Иногда звонила Кристи – приглашала то на пляж, то на вечеринку. Она знала, что я наказана, но для нее это было растяжимое понятие, как «свободное время» для моей мамы. Иногда она рассказывала о своем новом бойфренде. Его звали Бакстером, и они познакомились очень романтичным образом: Кристи торговала в киоске вместо Стеллы, а Бакстер проезжал мимо. Он остановился, вышел, и они разговаривали почти два часа. Кристи его так очаровала, что он купил целый ящик огурцов. В результате такого романтического знакомства у Кристи тоже стало меньше свободного времени. Вот в чем весь ужас заключения – жизнь идет, а тебе кажется, что она остановилась.
Я скучала, грустила и чувствовала себя одинокой. Рано или поздно я должна была сорваться. Мне приходилось с утра до вечера сидеть в офисе, складывая буклеты «Добро пожаловать!» и слушая, как мама старается впарить свои таунхаусы потенциальным клиентам. И так изо дня в день. Это само по себе было ужасно. Затем я ехала домой, где ела один и тот же ужин (курицу и салат), с одним и тем же человеком (мамой), в одно и то же время (ровно в шесть), после чего занималась тем, что мне позволено (йога и учеба).
Все это, вместе взятое, доводило однообразие до критического уровня. Неудивительно, что я чувствовала себя в ловушке, без всякой надежды на спасение. А однажды, вернувшись домой с работы, обнаружила письмо от Джейсона: