Еще одним подозреваемым соучастником авантюры с ограничительной формулировкой был другой консультант Белого дома и будущий заключенный по уотергейтскому делу адвокат Чарльз Колсон, специальный советник президента и человек, ответственный за печально известный список врагов Никсона. Джон Дин показал, что Колсон попросил его начать финансовую проверку Гарольда Гиббонса, единственного члена исполкома «Международного братства водителей», голосовавшего против переизбрания Никсона на второй срок. В служебной записке Колсона Дину с просьбой о ревизии Гиббонс назван «заклятым врагом». В письменных показаниях Джимми Хоффа свидетельствовал: «Я обвиняю [48] одного человека… Чарльза Колсона». Отвечая на этот вопрос в ходе слушаний по уотергейтскому делу, Колсон прибегнул к защите Пятой поправки, но признал, что, прежде чем ходатайство о помиловании было удовлетворено, обсуждал помилование с Фицсиммонсом. Трудно представить, что эти двое не обсуждали нечто столь важное, как ограничение.
Явилось ли ограничение результатом того, что Дин хороший юрист? Приказали ли Колсон и Митчелл Дину внести в формулировку ограничения так, что он посчитал ее добавление своей идеей? Если начальник правильно попросит, любой благоразумный молодой юрист добавит формулировку сам. Джон Митчелл работал юристом на Уолл-стрит и свою мысль донести умел.
Вскоре после отставки из Белого дома и прежде, чем сесть в тюрьму, Колсон вернулся к частной практике. Фрэнк Фицсиммонс забрал у Эдуарда Беннетта Уильямса прибыльный договор об оказании юридических услуг «Международному братству водителей» и передал его Чарльзу Колсону, обеспечив тому годовой гонорар минимум в 100 тысяч долларов.
С тех бурных дней Чарльз Колсон изменил свою жизнь и основал христианскую организацию, помогающую заключенным и поощряющую их идти по духовному пути к искуплению. Придя в крупнейшую тюрьму штата Делавэр, чтобы поговорить с Фрэнком Шираном или другим клиентом, я увидел раскаявшегося и величавого Чарльза Колсона с Библией в руках, выходившего из тюрьмы после посещения заключенных.
Джимми Хоффа тем временем ждал своего часа. Он не собирался ничего предпринимать, чтобы его вновь не засадили в тюрьму. В автобиографии Хоффа написал так: «Я провел пятьдесят восемь месяцев в Льюисберге и могу поклясться вам на стопке Библий: тюрьмы – это устарелые, жестокие, неисправимые, переполненные адские бездны, где с заключенными обращаются как с животными, где нет и проблеска гуманной мысли о том, как этим людям жить после выхода на свободу. В тюрьме ты словно зверь в клетке, и обращаются с тобой соответственно».