: стоял перед входом, шатаясь и смотря на выходивших из храма прихожан мутным взглядом. Они тоже смотрели на него – и, вероятно, уже составили мнение.
– Похоже, вам сильно нездоровится, сэр, – сказала какая-то женщина. – Я могу вам чем-то помочь?
– Помочь? Мне? – тупо повторил МакГуайр. – О боже!
– С вами случился внезапный приступ?
– Нет, мэм. Я… у меня это хроническое. Оцепестолбенемевающая лихорадка – да, она самая.
– Ну так что же, сэр? – Женщина была настойчива и терпелива. – Что мне для вас сделать?
– О! – МакГуайр наконец смог хоть немного собраться. – Да, в ваших силах мне помочь. Меня послали с поручением – но из-за лихорадки я, наверно, сегодня не дойду… Вот чемодан, его надо отнести на Портман-сквер. О сострадательная женщина, вы буквально спасете меня, если доставите эту посылку по адресу. Умоляю вас как мать, во имя ваших малышек, которые ждут вас дома, чтобы обнять, помогите: мне сейчас не добраться до Портман-сквер! У меня тоже есть мать, – добавил он дрогнувшим голосом. – Портман-сквер, номер 19!
По-видимому, он перестарался. Женщина в испуге отшатнулась, затем поджала губы:
– Бедняга… Знаете что: с такой лихорадкой ступайте-ка лучше домой, лягте в кровать и, ей-богу, хватит вам сегодня больше… ходить по поручениям!
«Ступайте домой, – подумал МакГуайр. – Что за нелепость!».
И действительно, что сейчас был для него дом – для него, борца с преступной властью! Впрочем, он и вправду вдруг вспомнил о доме, в котором родился… и о своей старушке-матери… Подумал о счастливой юности, проведенной в этом доме, о трудном взрослении – и о финале его: том отвратительном, мерзком взрыве, который вот-вот грянет. Интересно, человек успевает ощутить боль, прежде чем его разорвет на куски? А если он успеет отбросить чемодан подальше – быть может, его убьет не насмерть? Но ведь все равно наверняка искалечит, лишит зрения, слуха, возможности передвигаться… на весь остаток жизни ввергнет в немыслимые страдания… Вы, вероятно, скажете, что динамитчику негоже бояться смерти? Это так. Но даже тому, кто презрел смерть, легко ли смириться с мыслью о параличе и слепоглухоте, о том, чтобы навсегда оказаться «запертым» внутри искалеченного тела, отрезанным от музыки жизни, от голоса любви и дружеского участия? Представьте, как страх этой участи может воздействовать на душу даже самого отважного борца, юноши неполных сорока лет! Даже ваше жестокое правительство, ни на миг не прекращающее безжалостную травлю инакомыслящих, которое способно окружить патриота сворой шпионов, вывести его на суд перед продажным жюри присяжных, заплатить кровавые деньги палачу и отправить невинного человека на позорную виселицу – так вот, даже оно не делает с осужденными того, что может сотворить динамитный взрыв. Разумеется, оно избегает таких мер не по причине человеколюбия, а из лицемерия и страха перед ответными ударами; но…