Грейс никогда не забудет их чувство юмора и доброту.
Она была рада, что никто не упоминал о ее утрате. Она не могла найти в себе горьких чувств из-за «печальной потери», разве что слегка раздражалась из-за того, что даже после смерти Меган ничего не смогла выяснить, и непреодолимого чувства вины за то, что сестра оказалась полностью неспособной полюбить ее. Она погрузилась в работу, изнуряя себя, пока все мысли не вылетали из головы. Оставались только грязь, холод и ноющая спина. Остальные девушки, и особенно польки, любили дружелюбно похлопать ее по плечу, когда все рассаживались за кухонным столом, и старались уступить ей место у огня. Иногда она, к своей радости, оставалась одна и посматривала на бумаги, которые возможно, что-то ей откроют.
Ничего. Никаких свидетельств: ни о рождении, ни о браке. Ни одного письма, написанного в двадцатых. Может, они уничтожены Меган? Но если так – почему? Неужели никого не интересовала маленькая Грейс, появившаяся в Дартфорде, возможно, в компании монахини и принятая в дом покойной Меган Патерсон?
– О, Грейс Патерсон, – упрекнула она себя, – эти бедные девушки-польки даже не знают, живы ли их родные, и все же находят время утешить ту, которая, по их мнению, скорбит о сестре.
Она жаждала заверить окружающих: «я не скорблю, не тревожьтесь обо мне», но не могла, и вместо этого пыталась смириться с ситуацией, которую не могла изменить.
Письма из Дартфорда прибыли менее чем через неделю после ее возвращения. От миссис Петри, Роуз и Салли. Через несколько дней она получила письмо от Дейзи с рассказом о ее теперешней жизни. Радость и интерес к тем волнующим событиям, которые происходили с Дейзи, помогли Грейс пережить зиму. Она хотела бы написать Сэму в концлагерь, через Красный Крест, но застенчивость взяла верх, и она попросила Дейзи передать ему самый горячий привет.
Это было время тяжелой и часто грязной работы, тяготы которой усугублялись мерзкой погодой. Если не шел дождь, то сыпал снег, и хотя поля, покрытые белоснежным покрывалом, выглядели очень красиво, девушкам было не до любования природой. Катя и Ева, правда, любили снег и удивлялись постоянным жалобам других девушек. Была зима, а зимой всегда снежно.
– И снега еще немного, – пожала плечами Ева и подняла над головой руку, показывая, каким глубоким может быть настоящий сугроб.
– Сейчас я всем покажу! – крикнула Катя и, набрав горсть сухого снега, бросила в Фиону.
– И это ты называешь снежком? – отмахнулась Дженни, маленькая, круглая и обычно спокойная девушка. – Вот у меня настоящий снежок!