– Очень важно.
– Я так не думаю.
– Иди ты к свиньям, Форрестер. Кто ты такой, в конце концов, черт возьми?
Я развернулся к нему лицом, мысленно издав стон. Квакенбуш не собирался позволить мне просто автоматически выполнять для него работу. Похоже, нам предстояло сойтись в схватке. И теперь мне было легко понять почему. С первых своих шагов в Девонской школе Квакенбуш столкнулся с неприязнью, с тем, что его походя, равнодушно оскорбляли; из года в год голосуя за лидеров класса и рукоплеща им, он не снискал для себя ничего из того, о чем мечтал. Я не хотел добавлять ему унижения, я даже сочувствовал распиравшему его изнутри и постоянно задеваемому самомнению, которое он уже не в силах был сдерживать, его бешеной заносчивости, которая выплеснулась наружу теперь, при малейшем намеке на несогласие со стороны найденного наконец человека, которого он мог считать ниже себя. Я понимал, что его поведение объяснимо, и не сказанные им слова взбесили меня, а то, что он не имел никакого представления о цыганском лете, об утрате, которую я мучительно старался пережить, о полевых жаворонках, плеске реки и ветерке, несущем цветочные лепестки, что он не видел улиток Чумного и даже не слыхал о хартии Суперсоюза самоубийц; он ни в чем не участвовал, ничего не знал и не чувствовал ничего из того, что знал, чувствовал и придумывал Финеас.
– Ты, Квакенбуш, понятия не имеешь о том, кто я есть. – Меня понесло, и я уже не мог остановиться: – И вообще ни о чем.
– Слушай, ты, убогий сукин сын…
Я ударил его в лицо. В первый момент я и сам не понял почему – словно и впрямь был убогим. И только потом до меня дошло: потому что был в моей жизни человек, действительно изувеченный.
Квакенбуш стиснул мне шею каким-то жестким борцовским приемом, и я порадовался тому, что не был на самом деле калекой. Я закинул руки назад, ухватил его за фуфайку, рванул, и она осталась у меня в руке. Я попытался стряхнуть его с себя, но он в это же время сделал выпад, и мы оба катапультой полетели в воду.
Купание отрезвило Квакенбуша, и он отпустил меня. Я вскарабкался обратно на плот, все еще пылая гневом.
– В следующий раз, когда захочешь назвать кого-нибудь калекой, убедись сначала, что это действительно так. – Я резко и отчетливо рубил каждое слово, чтобы все они дошли до него.
– Убирайся отсюда, Форрестер, – злобно отозвался он из воды. – Ты здесь никому не нужен. Проваливай.
Так я провел свой первый бой за Финни, первое сражение в предстоявшей долгой кампании. Пока рука моя не хрустнула, врезавшись в лицо Квакенбуша, я не мог и представить себя защитником Финни, я и теперь не предполагал, что он когда-нибудь поблагодарит меня за это. Он тоже был просто предан всему, что имело к нему отношение: своему соседу по комнате, своему общежитию, своему классу, школе, и дальше его преданность расходилась вовне широкими кругами, я даже не мог себе представить, кого она не охватывала. Впрочем, у меня не было твердого ощущения, что я сделал это именно ради Финеаса. Я чувствовал, что сделал это скорее ради себя.