– Когда мне было лет одиннадцать, – серьезно сказал Бринкер, – парнишку, с которым я играл, сбила машина, и я помню все до мельчайших подробностей: где я стоял, какого цвета было небо, скрежет тормозов… Я никогда не забуду ни одной мелочи.
– Ты и я – два разных человека, – сказал я.
– Никто тебя ни в чем не обвиняет, – странным тоном произнес Бринкер.
– Ну конечно, никто меня не обвиняет…
– Не надо так нервничать. – Он попытался достичь трудного компромисса с самим собой: в его голосе звучало предупреждение мне, и в то же время он изо всех сил старался, чтобы другие этого не заметили.
– Да нет, мы тебя не обвиняем, – спокойно сказал мальчик с помоста, но я так и остался стоять как подсудимый.
– Мне кажется, я вспомнил! – воскликнул Финни. В его горящем взгляде чувствовалось облегчение. – Да, я помню, что ты стоял на берегу. Ты смотрел вверх, волосы прилипли ко лбу, и у тебя был тот самый глупый вид, какой бывает всегда, когда ты бултыхаешься в воде… Что ты тогда сказал? «Кончай выпендриваться там» или что-то еще из своих обычных остроумных дружеских замечаний. – Он выглядел совершенно счастливым. – А я, наверное, начал выпендриваться еще больше, чтобы позлить тебя. Что я тогда сказал? Что-то насчет нас двоих… Ах да, я сказал: «Давай совершим двойной прыжок», потому что подумал: если мы спрыгнем вместе, это будет нечто такое, чего раньше никогда не было, возьмемся за руки и прыгнем… – А потом вдруг как будто кто-то привел его в чувство пощечиной: – Нет, это было еще на земле, я сказал тебе это еще внизу. Я сказал тебе это, когда мы стояли на земле, а потом мы вместе начали карабкаться… – Он замолчал, не договорив.
– Вместе, – осипшим голосом произнес тот, с помоста. – Вы начали карабкаться вместе, так? А он только что сказал, что стоял на земле!
– Или лез по колышкам, – выкрикнул я. – Я сказал, что, возможно, уже взбирался по колышкам!
– Кто еще там был? – тихо спросил Бринкер. – Там ведь был еще Чумной Лепеллье, не так ли?
– Да, – ответил кто-то, – Чумной был там.
– Чумной всегда хорошо запоминал детали, – продолжил Бринкер. – Вот кто мог бы нам точно сказать, кто где стоял, что на ком было надето, кто что в тот день говорил и какая была температура воздуха. Он мог бы все прояснить. Жаль.
На это никто ничего не ответил. Финеас сидел неподвижно, чуть склонившись вперед, почти в той же позе, в какой мы всегда молились. Сидел довольно долго, потом поднял голову и неохотно посмотрел на меня. Я не ответил ему ни взглядом, ни жестом, ни словом. Наконец Финеас с трудом, словно это причиняло ему боль, выпрямился из своей молельной позы.