Комиссару полиции Константину Витте оставалось до пенсии ровно полгода. Ровно шесть долгих месяцев, которые тянулись дольше, чем вся его двадцатипятилетняя служба в полиции. Он достал из верхнего ящика стола календарь за текущий 2045 год. В нем он еще с новогодних праздников стал зачеркивать жирным красным крестиком дни до долгожданной даты своего ухода на пенсию. Витте взглянул на настенные часы, до конца рабочего дня оставался час. Он взял красный маркер, прицелился и поставил на сегодняшней дате жирный крест. Затем с облегчением выдохнул и положил календарь обратно в стол.
Затем он поднялся, надел пальто, поправил перед зеркалом усы специальной расческой и вышел из кабинета. О просьбе старшего ефрейтора Розы Норман он позабыл уже давно.
Комиссар Витте шел по коридору и на ходу говорил в трубку коннектофона:
- Да... буду, дорогая.
Служебный коннектофон ему полагался по должности. И хотя все личные разговоры записывались, он говорил открыто, не стесняясь. Во-первых, он без пяти минут пенсионер, а во-вторых, сейчас он разговаривал со своей женой Анной - близкой подругой супруги самого генерального прокурора Юго-Восточного Кластера. Витте небрежно махнул рукой дежурному и продолжил:
- Конечно, заказал столик...
Дежурный вытянулся и отдал честь.
Комиссар вышел из здания и направился к стоянке электрокаров, разговаривая находу:
- Конечно, да-да, в нашем ресторане... да. Как же, помню-помню, дорогая...
Так, продолжая разговор, он пересек улицу, прошел к центру стоянки, подошел к своему красному "General El" и вдруг комиссар замер и побелел. Рука невольно задрожала и стала скользкой от пота. Пальцы разжались, и коннектофон звонко плюхнулся на асфальт в густую кровавую лужу, забрызгав его дорогие лакированные туфли.
То, что он увидел, просто невозможно было увидеть ни в этом месте ни в это время ни ему, комиссару полиции. У переднего крыла его машины, на земле прислонившись спиной к водительской двери, сидел человек в старом поношенном пальто и смотрел на комиссара стеклянными пустыми глазами. Рот перекошен жуткой гримасой, а по бескровному морщинистому лицу из-под детской вязаной шапочки стекали, где-то запекшиеся, а где-то совсем еще свежие струйки черной крови. Труп лежал будто распятый - ноги и руки разведены широко в стороны. Ярким пятном на правой руке краснел гипс. Именно краснел, так как весь он был насквозь пропитан кровью.