— Нам ещё пять дней таким ходом тащиться до столичных пригородов, — вздохнул Ул, мысленно сверяясь с картой. — Но как мне научиться красить тебя в годные цвета, вот вопрос. Золотой ты в столице не можешь появиться, но и зелёный — тем более. Беда…. Ну, давай собираться. В лесу хорошо, тень. И плохо тоже: мошки. На длинной дороге мошек немного, зато людей полно.
Ул потянулся, сел, оглядел заросли ивняка, прячущие место купания надёжнее стен. Брод рядом, день горит в полную силу. Странно, что дорога пустая, — отметил Ул. С тяжёлым вздохом потянулся за потником. Бунга настороженно всхрапнул… и лег.
Золотой скакун с безупречными породными бумагами и резвостью победителя столичных состязаний имел изъян, полностью лишающий его ценности: он ненавидел всё, связанное с людьми. Не терпел заседлывания, сопротивлялся удилам, впадал в бешенство при малейшем подозрении на близость хлыста.
— Эй, ты хуже тётки Аны в день выдачи жалования работникам, — приуныл Ул. — Я не враг! Как с тобой Сэн договаривается, а?
Бунга завалился на бок и притворился мёртвым, даже глаза прикрыл.
От удил пришлось избавиться еще в Тосэне, заменив оголовье на верёвочное и по душам поговорив с упрямцем. Слушаться повода конь обещал… по крайней мере, так решил для себя Ул. Вроде, пока не разочаровался. Хлыста у нынешнего седока не было, на ветки, отгоняющие мошкару, скакун постепенно научился не обращать внимания, оценив их полезность. По утрам Бунгу, подкравшись, удавалось ловко накрыть седлом и в одно движение дёрнуть подпругу. Конь делал вид, что не заметил приятеля. Но седлаться посреди дня? Добровольно? Открыто признать, что ты не особо норовист и даже доверяешь седоку?
— Бу, оживай, — попросил Ул.
Он встряхнул потник, бросил на конский бок и притаился рядом, держа наготове седло.
— Бу…
За рекой отчаянно, жутко взвыл зверь.
Бунга вытянулся, всхрапнул — было заметно, как по шкуре прошла судорога страха. Ул ощутил на собственной спине встающие дыбом волоски, ничком рухнул в траву, хрипло дыша ртом и не смея двинуться.
Вой повторился, леденя душу. Прежде Ул не верил, что кровь может стыть в жилах. Такие слова годны лишь для детской сказки-страшилки. Но сейчас его кровь превращалась в нечто совершенно иное. По жилам изнутри будто скребло мелкими колючими песчинками. Кое-как заставив себя открыть глаза, Ул проморгался, с ужасом признавая: день вмиг выцвел от тумана. Волны серости набегают, удушают страхом, и вдобавок они наделены осязанием. Нет сил пошевелиться. Нет, никак нет…
Руки упрямо сжались в кулаки. Ул скрутил себя в пружину — и выпрямил спину. Подумаешь, вой! — зло рассудил он, сжимая зубы и запрещая им клацать. От чужих криков он не побежит и не станет им поддаваться. Тем более — уткнувшись лицом в пыль, как последний трус.