Яростный всадник коснулся конского бока кончиком хлыста, и его скакун в три прыжка миновал брод, отчаянно взвизгнул, пошатнулся на мелкой воде — и помчался вверх по склону, к лесной опушке. Семерка свиты поотстала. Но и эти всадники миновали брод куда скорее, чем недавно сам Ул.
Топот и конский храп стихли, проглоченные лесом. Бунга шевельнулся, перебрал ногами, напрягся и встал. Он дрожал, жалобно всхлипывал — Ул и не знал, что кони могут так разговаривать, сетуя на непосильный страх. Пришлось обнять и гладить, шепча в ухо утешения и гладя мягкие, замшевые губы. Постепенно Бунга перестал дрожать. Потник лёг на его подсохшую спину, а следом и седло, конь не отшатнулся. Вьюки заняли свои места. Верёвочная узда оказалась прилажена к такому же веревочному оголовью, а конь даже не пробовал сопротивляться. Ул вцепился в гриву и побежал, сходя с ума от своего решения и не имея сил оспорить его.
Багряный всадник был настоящим бесом, сомнений нет. Он выл, насылал туман и кого-то искал. Затем нацелился в лес. Значит, нащупал нужное? Да: багряный помчался, едва понял направление. Он спешил, чтобы причинить зло. Остановить его вряд ли возможно, Ул понимал это всем своим недавним страхом, всей памятью ветра, льнущего к щеке, чтобы сказать жизненно важное, уберечь от гибели.
Нельзя идти следом за чудовищем! Нельзя позволить заметить себя. Нельзя ввязаться в то, что не по силам. Но прямо теперь леденящий вой кого-то догнал и сделал добычей. Даже если нельзя помочь, отвернуться тоже — нельзя… Ул, споткнувшись, прикусил язык, упал на колени и всхлипнул. Огляделся. Кругом лес, но опушка ещё рядом. Бунга храпит, пена каплет с его губ, конь упирается и не желает идти дальше. Под коленом острый скол сучка, он причиняет боль и это — отрезвляет.
— Бу, подожди меня, — кое-как выговорил Ул. — Подожди, я вернусь. Обещаю.
Отпустив повод, Ул шагнул было вперёд, спохватился, на ощупь дёрнул подпругу, сбил в траву седло. Снова настороженно присмотрелся к лесу, решительно сжал кулаки и нырнул под низкие ветки. Скоро он вышел на след погони. Было похоже, что чудовищный бес сминал перед собой лес, превращая частью в обломки, частью и вовсе в труху. По следу красного коня замечались высохшие проплешины травы, пожухлые листья на деревьях. Изломы веток на ощупь были холодны, срезы давали понять: прорублено клинком или чем-то столь же сокрушительно острым.
Ул сперва шёл, трогая срезанные ветки, касаясь влажных от сока пеньков. Затем побежал, плохо помня себя и понимая лишь, что в лесу тихо, нет ни воя, ни звука конского топота.