Исполнив сказанное, Ул мигом домчался до заветной двери и просунул в неё голову, когда старый Монз только-только миновал порог. Захотелось визжать и плясать на руках. Вместо казнённого поутру пера в ученической чернильнице торчало новое. Рядом лежал желтоватый лист, расчерченный кончиком тупого книжного ножа под строки и наклон письма. Значит, отправляя прочь из дома, Монз уже простил?
Не переставая глядеть на восхитительное перо, Ул на одном дыхании выложил всё, что приключилось за день. Вдохнул, захлебнулся, кашлянул, снова вдохнул — и добавил совсем уж страшное.
— Я думал о золотой краске. Неразбавленную в городе берут от силы пять переписчиков, вы посылали меня узнать в палате цену трёх склянок. Выходит, когда подмену обнаружат, вам придётся худо. Я вор, чудовище и дурак, дядюшка. Я сунул под топор вашу шею.
— По поводу шеи ещё поглядим, но выгнать из города уж всяко постараются, — спокойно согласился Монз.
— Я верну склянки. Мне не трудно слазать туда ещё раз, после заката. Но я задолжал полную телегу язей тетке Ане. К утру она зашумит. Беда…
— Тётку Ану я, пожалуй, успокою, — Монз поперхнулся и отвернулся к окну. — Да уж, дела. Ты запросто пробираешься в чиновную палату? Понятно, иначе бы не хлопал глазами столь невинно. Тогда сделай кое-что. Верни склянки, затем пройди до винтовой лестницы главной башни и поднимись под крышу. Там имеется малая дверь, она запечатана. Пожалуй, ты сумеешь увидеть, светится воск печати или нет. Если темный, поищи трещину, убедись, что печать сломана до тебя. Найди под бутоном в узорной ковке замочную скважину и используй этот ключ. Глянь в комнату и запомни, что увидишь. Запри замок и не раскроши печать, даже взломанную. Уговор: не переступать порог, даже носа не сунуть за черту, им обозначенную. Понял?
— Да.
— Что понял? — Монз сощурился, потянулся к новенькому перу и принялся его покачивать в чернильнице.
— Не буду лезть в смутные дела, тем более — не подумав. Я не вор, дядька! Но ведь разбавляют золото. Бессовестно.
— Книги теперь на отдельном учёте, переписчики тоже, — тихо молвил Монз. — Как я слышал, скоро грянет замена письменности. С букв перейдём на знаки. Минет одна жизнь человечья, и мои книги некому станет прочесть. Чтобы писать, надо будет вызубрить тысячи знаков. Плохо ли использовать их? Нет, просто нам такой способ чужд… Опасно иное. Некто крадёт нашу память. Потому топор висит над шеей всякого переписчика. Потому новых книг не создают, а цена на переписывание старых непомерна, даже при разбавленном золоте. Потому запрещено упрощать узор заглавных букв для бедных заказчиков. — Монз помолчал и добавил иным тоном, деловитым. — Верни склянки и глянь в ту комнату. Не пересекай порога даже дыханием, смотри искоса, недолго. — Монз разобрал звон палочки по стеклу бокала. — Твоя мама удивительный человек. Подлечила того парня и не задержала ужин.